Регина поймала себя на том, что жалеет, что она не любовница Маркуса… особенно сейчас, когда он терзал ее губы — жадно, словно умирающий от голода, и вместе с тем умело. И это сводило Регину с ума. Она плавилась в его руках, точно воск, воспламеняя и его, и себя, и очень скоро оба уже сгорали в пламени страсти.
Его губы на мгновение оторвались от ее рта — но только для того, чтобы проложить цепочку обжигающих поцелуев вдоль ее шеи.
— Вы заступились за меня… там, на лестнице. Почему?
— Так вы слышали? — прошептала Регина, сгорая от стыда за своих друзей и их ядовитые языки.
— Конечно. Безмозглые ослы.
— Они ведь даже не знакомы с вами, — пробормотала Регина, хотя, согласитесь, нелегко разговаривать, когда жаркое дыхание обжигает тебе висок, а чей-то настойчивый язык щекочет мочку уха!
— Да ведь и я тоже, оказывается, вас не знал, — прошептал он ей на ухо. — Признаться, вначале я решил, что вы стесняетесь меня… что вам неловко, когда нас видят вместе, и это раздражает вас. Я считал, что именно поэтому вы порой держитесь так, словно ненавидите меня. А потом… потом я услышал, как вы защищаете меня перед своими друзьями.
— Я вовсе не ненавижу вас. И никогда не питала ненависти.
Маркус потерся о ее шею, щекоча ее бородой, и Регина зажмурилась от удовольствия.
— Тогда почему вы вчера были так холодны со мной?
— Потому что это неблагоразумно… когда вы… и я…
— Конечно, это неблагоразумно — но что это меняет? — Горячие губы Маркуса скользнули по ее обнаженному плечу, и спина Регины покрылась гусиной кожей.
— Для меня — меняет. До знакомства с вами я всегда старалась поступать благоразумно. — «Насколько могла, конечно».
— А я — нет. И никогда даже не старался. Уткнувшись носом в его бороду, Регина улыбнулась:
— Знаю. Вам куда больше нравится рычать на всех, обижая людей.
Маркус оцепенел.
— Вы хотите сказать, что я не веду себя так, как вам нравится. Именно поэтому вы считаете, что я поступаю неблагоразумно, когда целую вас? Когда сгораю от желания?
Сердце Регины едва не выскочило из груди.
— На самом деле вы вовсе не хотите меня. — «Вы стали бы презирать меня, если бы узнали, что я не в состоянии читать ваши драгоценные книги». — И потому это неблагоразумно.
Отодвинувшись от нее, Маркус впился в нее таким странным взглядом, что Регина поперхнулась. Глаза его вдруг стали совсем черными. Регина похолодела.
— Наверное, это и есть ваш излюбленный способ превращать мужчин в покорных рабов — притворяться, что вы, дескать, не понимаете, что вы с ними делаете. Потому как… — Взгляд Маркуса скользнул по ее шее, опустился на грудь, обежал ее плечи, и Регина невольно съежилась, — потому как вы не можете не чувствовать, когда мужчина пылает от страсти.
Регина вспыхнула от обиды — выходит, он ничем не отличается от других мужчин!
— Вы жаждете не меня, а мое тело, — презрительно фыркнула она. — Да, мне прекрасно известно, что оно возбуждает в мужчинах желание. А в этом случае разве так уж важно, если к числу моих покорных рабов присоединится еще один?
Оттолкнув Маркуса, Регина круто повернулась и бросилась к двери, но он успел перехватить ее на полдороге. Сильные пальцы словно клещами сжали ее талию, а мгновением , позже он снова притиснул ее к стене. Дрожь охватила Регину, когда его мускулистые бедра прижались к ее телу.
— А вы чего ожидали? — грубо спросил он. — Что ваше тело оставит меня равнодушным? — Губы Маркуса обожгли ухо Регины. — Разве это возможно? Ну, если именно это приводит вас в такое раздражение…
Нотка разочарования в его голосе заставила Регину разъяриться еще больше.
— Нет… я зла потому, что вас интересует только мое тело. Вы то и дело даете мне понять, что считаете меня пустой и бездушной кокеткой, стало быть, вы не можете хотеть меня, потому что вам нравится мой характер, или мой здравый смысл, или, скажем, доброе сердце. Разве не так?
— Если бы мне было нужно только твое тело, — прорычал он, — я бы не торчал сейчас здесь, не мирился бы с твоим ядовитым язычком. Продажных красоток хоть отбавляй — я бы мог найти себе не хуже в любом шикарном борделе Лондона!
Регина окаменела.
— Если это такой своеобразный способ извиниться…
— Проклятие, не собирался я извиняться! Да и в чем я виноват? В том, что хочу вас? Господи, а то я не знаю, что я груб, что веду себя как последний дикарь, что не достоин даже чистить вам башмаки. Только меня это ничуть не волнует.
Внезапно, положив руку на ее обтянутый атласом живот, Маркус рывком прижал ее к себе — так плотно, что она почувствовала его всего, распласталась по нему, ощутив выпуклые мышцы широкой груди и каменную твердость бедер. Во рту у нее разом пересохло, то место, куда прижалась его ладонь, сразу загорелось. Казалось, этот человек высечен из скалы. Но почему она не сопротивляется? Нужно оттолкнуть его… вонзить ногти в его руку, расцарапать его до крови… в общем, сделать хоть что-нибудь, чтобы заставить Маркуса отпустить ее. Она не должна даже слушать его!
Хотя бы потому, что его слова не оставляют ее равнодушной. Да, Маркус порой бывает невыносимо груб и ведет себя как дикарь, но она иной раз ловит себя на том, что ее это ничуть не оскорбляет… даже возбуждает иногда. Как странно… может, она испорченная женщина?
Виконт прижался губами к ее уху, и Регина струхнула, почувствовав в его голосе едва сдерживаемый гнев.
— Неужели вы думаете, что мне это нравится — желать сестру человека, которого я презираю?! Женщину, которая терпит мои поцелуи лишь потому, что в ее пресной жизни не хватает приключений?
— Это неправда, — шепотом запротестовала Регина.
— Неужели? Я сотни раз прокручивал все это в голове и так и не смог придумать другой причины. Может, попытаетесь мне объяснить, почему вы позволяете мне это? — Горячее дыхание виконта опалило ей щеку. — И это… — Он припал поцелуем к ее шее, и Регина вздрогнула и застонала. — И даже это… — Его ладонь накрыла ее грудь.
Вначале Регина была настолько ошеломлена, что просто онемела. Ни один мужчина до него не осмеливался сделать это… да что там — даже подумать о таком! Неужели этот наглец вообразил, что она позволит ему…
Она уже вцепилась в его ладонь, но рука Маркуса вдруг задвигалась под ее пальцами… медленно, восхитительно неспешно, лаская ее грудь через тонкую ткань платья так, словно она была…
Дешевой шлюхой…
Регина со стоном уронила голову на грудь виконту. Боже милосердный, возможно, мерзавец был прав и в ее жизни действительно было маловато приключений. А может, она Позволила мужчине зайти так далеко просто потому, что устала от других, которые только и делали, что покорно падали к ее ногам?
Нет, не мужчине — одному ему. Единственному из всех. Только его близость не внушала Регине отвращения. Но почему? Она терялась в догадках… Потому что он не принадлежал к их обществу? Или причина куда понятнее… вероятно, она просто потеряла голову?
