и Танатос. Первый — как покровитель пройдох, а второй — любитель саморазрушения.
Нет, я не отправился бить морды сразу после приезда. Конечно — навестил корпункт, как положено ходил на работу. Разгребся в течение пары дней с текучкой и получил нарезку заданий от директора. Одно порадовало: на днях нужно было съездить в Дубровицу, точнее — в Дубровицкий район, там модернизировали спиртзавод, назначили нового директора… Спирт класса "Экстра" и "Альфа что-то там" — это сырье стратегического характера! В любом случае — наведаться на малую родину очень хотелось. Ну там — пообнимать родные осинки, порыдать у порога рЫдакции незабвенного "Маяка"…
Когда я выловил, наконец, дико суетливого в эти дни начальника и поведал ему идею попробовать разнюхать о "бегунах" в ушанках, Старовойтов состроил страдальческую морду:
— Ай, Белозор, делай что хочешь! Ты главное по заданиям материалы мне сдавай вовремя, и дальше — твори что душа пожелает, я умываю руки. Знаешь, я, например, не удивлюсь, если ты интервью с инопланетянином запишешь, или с путешественником во времени! Ты — чудила, Белозор. И я в твои долбанутые дела лезть не буду, пока ты пользу приносишь. Но и прикрывать не стану, этим пусть твой престарелый красавчик Исаков занимается…
Он что — ревновал? Конкуренция за звание самого обаятельного и привлекательно моложавого дядечки столицы? Действительно, амплуа у них было одно: роскошный шеф, обаяшка и любитель женщин. Но Исаков всяко был посвежее и повлиятельнее, а на стороне Михаила Ивановича играли опыт и знание местных условий, так что за сердца и тела минских разведенок из полусвета явно разгоралась нешуточная борьба… Смысл которой, правда, от моей моногамной душонки ускользал.
— Я обо всём сообщу Ваксбергу! Если тебя арматурой до полусмерти изобьют — то он по крайней мере будет знать, о чем писать в некрологе! — вдогонку мне прокричал директор корпункта. — Я за счет корпункта оплачу эпитафию на надгробной плите: "Здесь похоронен Герман Белозор — человек и идиот!"
— Не дождетесь! — откликнулся я, выбегая за дверь. — Ещё не спето столько песен и не сотворено столько дичи!
— О горе мне! — артистично возопил Старовойтов воздевая руки к потолку.
И только после этого я поехал во Дворец спорта Железнодорожников.
Нужная встреча и нужная информация материализовались далеко не сразу. Я несколько раз навещал зал бокса, стоял на ринге с разными спарринг-партнерами, постепенно подбираясь к заветному "стольнику" засчитанных минут. В этот раз — пятничным вечером, я наконец, почуял, что ветер дует в нужную сторону.
* * *
…В раздевалке, полной деревянных скамей, стальных гремящих ящиков, запаха пота и шумного грубовато-веселого говора, переодевались мужчины самых разных поколений: от крепких, румяных юношей до жилистых дедов со сверкающими металлическими зубами. Это были самые матёрые "дворовые боксеры", которые даже в конце недели не променяли поистине мужские зубодробительные развлечения на гаражные или кухонные алкогольные посиделки. Заруба в ринге обещала быть мощной!
— Брин разминку провести согласился, из Витебска приехал! — говорил один мощный старик другому. — За рефери побудет сегодня.
— Шо, сам Абрам Яковлевич? Чудеса! Он тоже в Федерации, получается?
— Получается что так… Как на пенсию вышел — увлекся!
Я к своему стыду не знал, кто такой Брин, и почему его величали "сам", и молча переодевался, слушая и подмечая происходящее вокруг. Особенно заинтересовал диалог нескольких молодых парней, местных завсегдатаев. Лиц я их не видел, они заняли шкафчики на другом ряду, а вот приглушенные голоса вполне различал:
— … на Сельхозпоселке фарцу кошмарили. Там человек тридцать этих седых было, пятерых местных прищемили, никто даже заяву не подал.
— И что — теперь прогнуться?
— А ты бы не прогнулся?
— Я бы или бился до конца, или свалил к черту из города. Казанский этот — дурной на всю голову, с ним дела иметь нельзя. Ну, если он к нам в Сухарево сунется, мы сами его с пацанами прищемим…
— А прищемилка не развяжется?
— Сейчас в ринг выйдем — посмотришь что и у кого развяжется…
Чуйка просто вопила: это что-то близкое, очень близкое к тому, что я ищу! "Фарца", "Казанский", "седых" — это фиксировалось где-то на подкорке, пока по плечу меня вдруг кто-то не хлопнул:
— Товарищ Белозор? Неужели! Какая удача! А мне как раз спарринговать не с кем, Пал Палыч по городу носится как подстреленный, а Сенька к жене в роддом поехал! — тон был радостным и громогласным.
Я обернулся, и увидел одного из тех свирепых дядеё-милиционеров, с которыми мы вместе ловили маньяка в прошлом году.
— О, вижу — вспомнили! Шевченко моя фамилия! — коротко стриженный, крепкий, среднего роста сыскарь из УГРО протянул мне руку. — А там Абрам Яковлевич сегодня за дирижера. Пойдемте, товарищ Белозор, будет очень интересно!
— Ну, пойдемте, товарищ Шевченко…
— Можно просто — Тоха, — кивнул он.
— Гера!
— Ох, Гера, намну я тебе бока сегодня! — оскалился Тоха. — Попляшешь ты у меня, за всю вашу журналистскую братию огребешь!
— Не кажы "гоп!" — хмыкнул в ответ я.
Он был чуть ниже меня, и руки — покороче, но постоянные тренировки в отличие от моего беспорядочного и хаотичного образа жизни давали Тохе преимущество. Ну да, за эти дня я немного втянулся, но заняться кардио и силовыми стоило всерьез: белозоровское тело откликалось на приказы мозга не так четко и отзывчиво, как раньше. Спорт, режим и правильное питание — вот чего мне не хватало!
— Ху! — ошеломленно выдохнул я, отскакивая от партнера, который чуть было не пролез в клинч.
Клинчи я не любил — терялся, не хватало координации. Да и у компактного и крепко сбитого сыскаря Тохи в ближней дистанции было бы явное превосходство над длинноруким мной! В уличной драке я, пожалуй врезал бы ему коленом по бейцам, или оттоптал бы ноги, но ринг есть ринг, пусть бокс и дворовой!
Разорвав дистанцию, я приплясывал на месте, удерживая Шевченко на расстоянии редкими выпадами левой руки, а потом улучил момент и сделал глупость: и-р-р-раз! Сменил стойку на правостороннюю одним движением, и отдохнувшей правой рукой принялся обрабатывать его со всей возможной скоростью фехтовальными короткими ударами в голову. Бам-бам-бам-бам! Правосторонняя стойка для правши — дело рискованное. Если противник очухается быстрее, чем я затолкаю его в канаты, если я выбьюсь из сил раньше, чем…
— Ох, ё! — сказал Шевченко. — Закончили!
И поднял вверх руку. Похоже, пару раз я ему всё-таки крепко приложил.
— Четыре двацать восемь! — выкрикнул Брин, игравший роль рефери. — Хороший бой, товарищи. Прошу секретаря записать дату, место и продолжительность поединка в книжки бойцов. Пожали друг другу руки, уступили место следующей паре!
Мы пожали руки
