Книга Год магического мышления - Джоан Дидион

К тому моменту, когда я начала писать эти страницы, в октябре 2004 года, я все еще не понимала, как Джон умер, почему и когда. Я присутствовала при этом. Наблюдала, как команда скорой помощи пыталась его вернуть. Но так и не поняла, как, почему и когда. В начале декабря 2004-го я наконец получила результаты вскрытия и протокол из приемного отделения экстренной помощи, которые я запросила в Больнице Нью-Йорка еще 14 января, через две недели после того, как это произошло, и накануне того дня, когда я рассказала Кинтане о том, что произошло. На то, чтобы получить эти бумаги, ушло одиннадцать месяцев, в том числе и потому – это я сообразила, просмотрев их, – что я собственноручно написала неверный адрес на больничном бланке заявления. Я прожила шестнадцать лет по одному и тому же адресу на одной и той же улице на Верхнем Манхэттене (в восточной части), но больнице я указала совершенно иной адрес, тот, по которому мы с Джоном прожили пять месяцев в 1964 году, сразу после свадьбы.

Врач, которому я рассказала об этом, пожал плечами, как будто ему были хорошо известны такие истории.

И сказал то ли, что “когнитивный дефицит” вызывается стрессом, то ли, что он вызывается скорбью.

И вот вам когнитивный дефицит: едва он произнес эти слова, как я уже не могла сообразить, что именно он сказал.

Согласно медицинской карте приемного отделения вызов скорой помощи поступил в 21.15 30 декабря 2003 года.

Согласно журналу консьержей, “скорая” прибыла через пять минут, в 21.20. В следующие сорок пять минут, согласно медицинской карте, были сделаны следующие инъекции и инфузии: атропин (три раза), адреналин (три раза), вазопрессин (40 единиц), амиодарон (300 мг), адреналин (3 мг) и адреналин повторно (5 мг). Согласно той же карте, пациент был интубирован на месте. У меня не сохранилось воспоминания об интубации. Возможно, ошибся тот, кто составлял карту, или же это очередное проявление когнитивного дефицита.

Согласно журналу консьержей, “скорая” отбыла в больницу в 22. 05.

Согласно медицинской карте приемного отделения, больной поступил в 22.10. Описано полное отсутствие дыхания и кровообращения. Пульс не пальпировался, при ультразвуковом исследовании не определялся. Без сознания. Кожные покровы бледные. Количество баллов по шкале комы Глазго – 3, то есть минимальное – глаза не открывались, вербальные и двигательные реакции отсутствовали. Раны на лбу справа и на переносице. Зрачки расширены, на свет не реагировали. Выраженный цианоз.

Согласно записи врача приемного отделения больной осмотрен в 22.15. Заключение: “Остановка кровообращения. МПП. Констатация смерти, вероятная причина – обширный инфаркт миокарда. Смерть констатирована в 22.18”.

Согласно протоколу ведения венозный катетер был удален и проведена экстубация в 22.20. В 22. 30 сделана запись: “У постели покойного его жена и социальный работник Джордж”.

По данным протокола вскрытия, выявлены субтотальные стенозы (95 %) ствола левой коронарной артерии и передней нисходящей артерии. Также обнаружено, что “при окраске трифенилтетразолия хлоридом в зоне кровоснабжения передней нисходящей артерии миокард бледный, что свидетельствует об остром инфаркте миокарда”[67].

Я прочла этот документ несколько раз. Проставленные в нем часы и минуты подтверждали, как я и думала, что в Больнице Нью-Йорка происходила уже бумажная работа, официальные процедуры, урегулирование смерти. Но каждый раз я обнаруживала в этом тексте новые подробности. При первом чтении записи врача отделения экстренной помощи я не заметила сокращения МПП – “мертв по прибытии”. Видимо, в тот момент я все еще пыталась осмыслить отчет парамедиков бригады скорой помощи.

Зрачки расширены, на свет не реагируют.

Шервин Нуланд: “Упорные молодые люди увидели, как зрачки пациента перестали реагировать на свет и затем расширились, превратившись в огромные неподвижные круги непроницаемой тьмы. Медицинская команда нехотя прекратила свою работу… Палата была усеяна обломками проигранной битвы”.

Остановившиеся, залитые непроницаемой тьмой круги.

Да. Вот что экипаж “скорой” увидел в глазах Джона, когда тот лежал на полу в нашей гостиной.

“Цианоз”. Трупные пятна.

Я знала, что такое “цианоз”, поскольку о нем идет речь в моргах и следователи обращают на него внимание. По нему можно определить время смерти. Когда прекращается кровообращение, кровь по закону тяготения распределяется в расположенных ниже частях тела. Нужно определенное время, чтобы проступили синюшные пятна. Я только не могла припомнить, сколько времени требуется. Я посмотрела “цианоз” в пособии патологоанатома, которое стояло у Джона на полке над столом. “Хотя момент наступления посмертного цианоза варьируется, в норме синюшные пятна начинают формироваться сразу после смерти и обычно отчетливо видны через час или два”. Поскольку в приемном покое наблюдался “выраженный цианоз” в 22.19, значит, пятна начали формироваться за час до того.

За час до того – то есть когда я звонила в “ скорую”.

Значит, тогда уже он был мертв.

После того мгновения за обеденным столом он уже никогда не был не мертвым.

Теперь я знаю, как я умру, сказал он в 1987 году, после того как ему вскрыли левую переднюю нисходящую артерию и сделали ангиопластику.

Отчего ты умрешь, тебе известно так же мало, как и мне, и любому другому, ответила я в 1987 году.

Мы называем это “делатель вдов”, сказал его нью-йоркский кардиолог о левой передней нисходящей артерии.

На протяжении лета и осени я все больше сосредотачивалась на усилии найти ту аномалию, из-за которой это могло произойти.

Рассудком я понимала, как это произошло. Мой рассудок внимал множеству врачей, которые объясняли мне, как это произошло. Мой рассудок читал статью Дэвида Дж. Кэлланса в The New England Journal of Medicine: “Хотя большая часть внезапных смертей от остановки сердца наблюдается у пациентов с ранее обнаруженным заболеванием коронарных артерий, у 50 процентов пациентов остановка сердца оказывается первым проявлением этой проблемы… Внезапная остановка сердца главным образом случается во внебольничных условиях: примерно 80 процентов внезапной смерти от остановки сердца происходит дома. Доля успешных реанимационных действий при внебольничной остановке сердца крайне низка, от 2 до 5 процентов в крупных городских центрах… Реанимационные действия, начатые через восемь и более минут, практически всегда обречены на неудачу”. Рассудком я читала Шервина Нуланда “Как мы умираем”: “Если остановка сердца происходит вне больницы, выживает лишь от 20 до 30 процентов больных, и это почти исключительно те, кто быстро реагирует на сердечно-легочную реанимацию. Если до момента прибытия в приемный покой реакции не было, вероятность выживания сводится практически к нулю”.