Таня потопталась на месте, а затем предложила:
— Может, врача вызвать? Ты как себя чувствуешь? Хочешь, я позвоню?
— Позвонить! Точно, Таня, надо позвонить! Узнать, как он!
— Кто? — выпучила глаза соседка.
— Тимур. Мой… мой… — она прижала к груди зажатый в ладони крестик. — Мой любимый…
Дина сразу же позвонила в приемное отделение, мысленно ругая себя самыми последними словами. Что это было с ней? Какой морок разум затмил?! Все теперь так ясно встало перед глазами, будто она до сих пор еще находилась рядом с Тимуром на волоске от смерти…
Смерть — боже мой, думала она, тыкая в кнопки и нетерпеливо покусывая губу в ожидании ответа. Что это — предупреждение? Глубинный страх, присущий всему живому? Или непонятно откуда появившаяся вера в то, что любовь выше всего остального?
Неистово билось сердце, спирало дыхание. Хотелось смеяться и плакать от ощущения какого-то вселенского счастья. Любимый, смешливый, вредный — мой, только мой! Я рядом, я с тобой, я помогу!
— Дина? Силантьева? — на другом конце провода знакомый голос дежурной. — Ну ты учудила… Ты где сама?
— Дома, со мной все в порядке! — наплевать, что думают другие. — Как он?
— Пока ничего нового, сама понимаешь.
— Пришел в сознание?
— Кажется, еще нет. Ты утром позвони.
— Я приду сейчас… — Как объяснить, что нет сил ждать?
— Зачем? Он в реанимации. Я предупрежу утреннюю смену. Тебе-то зачем эти подробности? Скажи спасибо, сама жива-здорова. Даже имени его, поди, не знаешь, а спрашиваешь.
— А ты? Ты знаешь?
«Тимур… Тимур…» — стучало в висках.
— Конечно. Здесь его друг был.
— Евгений Павлович?
— Так, все, не до тебя. Завтра звони.
Дина хотела сказать, что где-то около клуба должна быть машина Тимура, но телефон уже отключился.
— Дин, — Таня подняла с пола подушку и кинула ее на диван. — Ложись спать, а? Утро вечера мудренее.
— Я не смогу спать…
— Сможешь! Если сейчас будешь себя изводить, то к утру станешь как разваренный пельмень. Увидит тебя твой, этот… — соседка улыбнулась, — и не узнает. Скажет, что это за чудо-юдо ко мне пожаловало? — Она подошла к Дине и приобняла ее за плечи.
— Что ты слышала и видела здесь, Тань? Помнишь, говорила мне о чертовщине? — вдруг спросила Дина.
— А… — Таня поежилась. — Может, это у меня глюки были…
— На пустом месте? Расскажи! Мне очень нужно знать!
— Это началось, когда я сюда переехала. Я ведь раньше с теткой жила. А она у меня дюже правильная. Всю плешь мне проела… Устали мы друг от друга. Подкопила я, значит, деньжат, ну и давай искать комнатенку, чтобы съехать. Нашла случайно, через знакомую. Она тут недалеко в кафе пекарем работает. Дом этот старый, но место — загляденье — все рядом, и до вокзала по прямой. Я, если честно, удивилась, что мне ее купить предложили, и недорого, а потом решила — комната ведь, да и этаж верхний. Соседей поспрашивала, что да как. А сейчас никто никого не знает. Приезжают, уезжают. Кто-то вообще разговаривать не стал. Купила. Тетка, дай бог ей здоровья, помогла. Прежние жильцы так торопились уехать, что даже на сделку с чемоданами заявились и мебель оставили. А мне что? Я даже рада была…
Дина подошла к комоду и, прислонившись к нему бедром, стала задумчиво водить по его поверхности.
— Рано радовалась, как оказалось, — вздохнула Таня. — Обострение, что ли, у меня началось тогда, не знаю, только мерещиться стало непонятное, страшное… Будто черти меня тащат куда-то. Тетка вот меня все пугала геенной огненной, а что поделать, коли я с юности ушибленная? Погуливала я. Чтоб, значит, с весельем, с плясками… Чтоб тоску-печаль не чувствовать… Вот мысли-то у меня и полезли о плохом, как здесь оказалась…
— Из-за неудавшейся любви?
— Ну… Сильно я влюбилась тогда. Да мать его против была.
— Чем же ты ей не понравилась?
— Так она меня и не видела, — отмахнулась Таня. — Сынок ее, парень мой, постарше меня был. Умный, начитанный. Фотографировал хорошо, его снимки в газете печатали. Он с матерью жил, уважал ее очень. Мы с ним и встречались-то всего ничего. А вот как в сердце запал — не выкинешь. Сказал, что она против наших встреч. Что обождать надо. А я так думаю, ей бы любая не угодила. Что толку теперь говорить? Взбрыкнула я. Так обидно стало… Послала его, домой пришла, ну и… Назло хотела… Тетка меня нашла в беспамятстве.
— А потом?
— Суп с котом. Ничего дальше не было. Пропал он.
— И ты его не искала?!
— Искала? — насупилась Таня. — Где искать? Говорю же, ничего толком не успели… Ни сказать, ни узнать друг о друге…На дискотеке познакомились, потом в парк сходили. В кафе и в кино. В гостинице разок всего и было — вот и вся любовь… Дура я, Дина. Ведь три месяца в психушке отвалялась. А все по глупости своей и по молодости…
— А как его звали?
— Сережа… — Таня сложила руки на коленях. — О чем только думала? А в больнице сказали, что я беременная. Вот такой подарочек…
— У тебя есть ребенок? — удивилась Дина.
— Мужик уже! Девятнадцать годков.
— А как же… почему ты одна живешь?
— Он у меня в Москве учится, — гордо заявила Таня. — Учебу ведь оплачивать надо? Да и видимся мы с ним, когда я на работу уезжаю.
— Вот это да… — только и смогла вымолвить Дина. Ну не говорить же соседке, что все это время представляла ее как пьющую неудачницу? Оно, может, со стороны так и выглядело, да только Таня оказалась крепким орешком.
— Я ведь как думаю: отучу, помогу, — продолжила Татьяна. — А дальше сам, мешать не стану. Виноватая я перед ним. В интернат хотела сдать. Но тетка не дала. А Вовка у меня хороший получился — башковитый. И меня жалеет. Пусть женится на ком хочет — слова поперек не скажу. Куплю дом у моря, чтобы солнце, и горы… А он приезжать ко мне будет. Детей своих привозить… И муторно мне здесь, и страшно, только никак я не могу решиться уехать. Держит меня эта чертова квартира…
