Что было делать двум влюбленным? В Петербурге жена Первенцева ждала ребенка, а у Стеши на руках был больной муж, которого она не могла бросить.
Неделю спустя рано утром он зашёл к Остапу попрощаться. Его пациент уже мог самостоятельно садиться на постели.
– Вот, костыль тебе вырезал, пора начинать ходить! Я больше не могу оставаться, но Стеше всё рассказал…
Остап молчал. Аристарх подошел к нему как мог близко и встал на колени.
– Ударь меня! Хоть рукой, хоть костылем – всё стерплю, а только люблю я твою жену, и ничего с собой не могу поделать!
Рука Остапа сжалась в кулак, но так и осталась лежать на одеяле, лишь по щеке поползла одинокая мутная слеза.
Первенцев бросился из комнаты: он хотел попрощаться со Стешей, но у двери услышал, как безнадежно и страшно рыдает она, давясь и захлебываясь слезами, и побрёл прочь, еле переставляя ноги, будто и ему, как Остапу, перебило хребет…
Аристарх благополучно добрался до Петербурга, где друзья уже не чаяли его увидеть. Жена приезду обрадовалась; она даже успела мимоходом потрепать его по щеке. За время отсутствия Первенцева родился сын, которому Руфина вот счастье-то! – смогла найти кормилицу, у неё самой не было молока. Но главное, товарищи раздобыли печатный станок, который собрали в подвале какого-то дома, так что жена теперь все время была занята – печатала листовки…
Перемена, произошедшая с мужем, Руфину обрадовала: больше он её не домогался, не сюсюкал о каких-то там чувствах и, как подобает настоящим мужчинам, наконец занялся делом: стал учиться сразу в двух институтах и с блеском выполнял задания партии.
Только чуткая, любящая женщина могла бы заметить, что у Аристарха будто кто-то вынул душу, но Руфина Станкевич, в замужестве Первенцева, к таким женщинам не относилась…
– Аристарх! – задремавшего было Первенцева разбудил голос жены; она переодевалась в ночную рубашку за дверцей шкафа, так и не привыкнув за четверть века супружества представать перед мужем обнаженной. Они спали на одной широкой кровати, но под разными одеялами, не касаясь друг друга – о том, чтобы спать обнявшись, не могло быть и речи! – Мне нужно с тобой поговорить… Неужели Катерина действительно дочь той Стеши, о которой ты рассказывал?!
– Действительно. Она тоже из Куреней, и фамилия у неё та же – ошибки быть не может, село не очень большое…
–Ты её любил?
– Руфа, она всё равно умерла!
– Зря ты так раздражаешься, я вовсе не собираюсь закатывать тебе истерику… Неужели ты ничего не заметил?
– А что я должен заметить?
– На кого Катерина похожа?
– Не знаю. Просто в первый момент мне показалось: она так повернула голову… Я подумал, совсем как Стеша…
– Да-а… а ведь не увидеть может только слепой: она же вылитая твоя мать. В молодости!
– Но я не помню свою мать в молодости!
Руфина Марковна встала и порылась в шкафу.
– Где же этот альбом? Вот! Посмотри, кто на фотографии?
– Моя мать… Господи, да это же Катерина!
– Убедился? То-то же. У вас даже уши одинаковой формы, не спутаешь!
– Ты хочешь сказать, что…
– Боишься произнести вслух? Тогда это сделаю я: да, Катерина – твоя дочь!
– Но ведь Стеша… никогда не пыталась… я оставил ей адрес… на всякий случай!
– Значит, и людям из народа не чуждо благородство.
– А разве я сам – не из народа?
– Хочешь сказать, тебе это чувство незнакомо?
Первенцев вздрогнул и посмотрел на жену: Руфина шутила. Даже юмор у неё был твердый, как обложка "Капитала" Маркса.
– Я был женат, Стеша – замужем…
– Ради бога, Первенцев, меня вовсе не интересует, что тобой в тот момент двигало. Главное, ты поступил порядочно: не бросил жену с ребенком, не стал поддерживать связь на стороне… В двадцать лет ты ещё был такой телок!
– Что же мне теперь делать?
Руфина Марковна пожала плечами.
– Тебе решать. Думаю, Катерина тоже ничего не знает, так что лучше пока не спешить…
Чете Гапоненко москвичи выделили отдельную комнату. Казалось бы, теперь они наконец могли отдохнуть с дороги и заснуть, едва коснувшись подушки, но продолжали шепотом разговаривать – их переполняли впечатления, впрочем, каждого свои. Дмитрий о своих планах предпочел пока молчать. Он ещё не был уверен, что Катерина их поймёт и оценит. А если поймёт, то не проговорится ли однажды кому-нибудь. Потому он просто лежал и слушал, что говорила Катерина.
– Мить, а ты заметил, какая у Аристарха Викторовича жена старая? Он против неё как младший брат…
– Я думаю, по годам она не так уж и стара. Просто не обращает внимания на свою наружность. Есть такие женщины…
– А я-то всегда думала, что барские жены как куклы разнаряжены. При прическе, при помаде…
– Какая же Руфина барская жена? Она – большевичка. Иными словами, своему мужу товарищ.
– А я тебе кто? Не товарищ? – как и многие другие женщины, Катерина случавшееся с окружающими всегда примеряла на себя.
– Сравнила! Товарищ! Фу, гадость какая! Ты – моя любимая женщина, самая красивая… самая желанная, – он в момент загорелся от одного этого слова, но тут же себя одёрнул: нельзя, а ну как скинет?
– Пашка ещё не шевелится?
Он приложил руку к её животу.
– А почему Пашка? – поддразнила его Катерина. – А если – Павлина?
– Что? Девка?! Мы тогда её не выпустим! Пусть там и остается… Нет, сначала мужика.
Он попытался слегка отодвинуться – Я ж за маленького беспокоюсь!
И услышал, как она смеется.
– Если думаешь, что там мальчишка, так ничего ему не сделается!
Катерина поднялась по привычке рано утром. Расчесала пушистые от хорошего мыла волосы, заплела косу, уложила короной. Платье надела из купленных Дмитрием, чтобы выглядеть понаряднее. То, что вчера пообещал ей Аристарх Викторович, показалось Катерине невозможным счастьем! Услышав от Дмитрия о ненормальной, как считал тот, мечте жены выучить несколько иностранных языков, он отнесся к этому неожиданно серьезно.
– Вам повезло, Катя, – сообщил он. – Как раз на этой неделе начинается набор на курсы переводчиков. Языки – те, кого примут, будут выбирать по своему усмотрению. А директор этих курсов – мой хороший товарищ.
– Нельзя ли пойти туда завтра? – спросила Катерина с замиранием сердца, умоляюще глядя на мужа – только бы не стал протестовать!
– Завтра? – слегка растерялся Первенцев, но потом подумал и сказал: – Отчего же нельзя? Можно и завтра.
– Митя! – Катерина глянула на мужа – тот снисходительно улыбнулся.
