— Разумеется. Как я сказал, случаются ловкие убийства. Однако гораздо проще выдать убитого за другого, чем совершить убийство. Как вы себе представляете само совершение убийства? Кто-то вошел и врезал ему, когда поезд отъехал от Юстона, а потом разложил все так, чтобы это выглядело как падение?
— Да.
— Но никто не заходил к «Би-семь» после отъезда поезда из Юстона. Пассажирка из «Би-восемь» слышала, как он вернулся вскоре после того, как ушел проводник, и позже закрыл дверь. Потом не было никаких разговоров.
— Для того чтобы треснуть кого-то по затылку, разговора не требуется.
— Да, но требуется возможность. Шанс на то, чтобы открыть дверь и застать пассажира, стоящего в подходящем для удара положении, ничтожен. Спальное купе — это не очень подходящее место для совершения убийства, даже если выбран подходящий момент. Кто-то, у кого было бы намерение убить, должен бы был сначала войти в купе, потому что он ведь не мог совершить убийство из коридора. Он также не мог этого сделать, когда жертва была в постели, или же тогда, когда она стояла лицо в лицо с убийцей. В свою очередь, жертва не поворачивалась бы спиной, если бы сознавала, что в купе кто-то есть. Поэтому ясно, что это можно было совершить только после вступительной беседы. В то же время «Би-восемь» говорит, что в «Би-семь» никто не разговаривал и что никто туда не входил. «Би-восемь» принадлежит к тому типу женщин, которые «не могут спать в поезде». Ей мешает каждый, даже слабый, отзвук, скрежет или стук. Около половины третьего она обычно спит как сурок и храпит. Но Билл Кенрик был уже мертв задолго до этого.
— Она слышала, как он упал?
— Она слышала «грохот» и подумала, что он стаскивает вниз чемодан. Разумеется, у него не было никакого чемодана, ничего такого, что могло бы вызвать грохот. Кстати, говорил ли Билл по-французски?
— Настолько, чтобы можно объясниться.
— Avec moi.
— Да, что-то в этом роде. А почему вы спрашиваете?
— Просто мне стало интересно. Такое впечатление, что он хотел где-нибудь провести ночь.
— Вы думаете, что в Шотландии?
— Да. «Новый Завет» и французский роман. А ведь он не знал французского.
— Должно быть, его знакомые шотландцы тоже его не знали.
— Резонно. Шотландцы обычно не знают французского. Но если он хотел провести где-нибудь ночь, то он не смог бы в тот день встретиться с вами в Париже.
— А, Билла не смутил бы один день опоздания. Он мог мне послать телеграмму 4 марта.
— Ну, да… Мне бы хотелось открыть причину, по которой он так основательно замаскировался.
— Замаскировался?
— Разумеется, так старательно подбирая подробности. Почему он решил выдавать себя за француза?
— Мне не приходит в голову, зачем кому-то могло захотеться выдавать себя за француза, — сказал Каллен. — Какие у вас подозрения насчет этого Ллойда?
— Я подозреваю, что это Ллойд провожал его до Юстона. Они разговаривали о Руб аль-Хали, прошу вас об этом помнить. В ушах старика Джогурта это прозвучало, как «рубай Кале».
— Этот Ллойд живет в Лондоне?
— Да, в Челси.
— Надеюсь, что он дома.
— Я тоже надеюсь. Теперь я хотел бы провести последний час с рекой Турли, а потом, если у вас хватит терпения немного здесь посидеть и подумать о нашем деле, то мы могли бы пойти на ужин в Клюн. Вы познакомились бы с семьей Рэнкинов.
— Замечательно, — сказал Тэд. — Я еще не попрощался с графиней. Что касается графинь, то вы меня переубедили. Господин Грант, по вашему мнению, графиня это типичная представительница вашей аристократии?
— Она типична в том смысле, что обладает всеми достоинствами этого сорта людей, — сказал Грант, направляясь с берега в сторону воды.
Он рыбачил, пока косые лучи солнца не известили его, что уже вечер. Однако он ничего не поймал. Такой результат не удивил его и не разочаровал. В мыслях он был далеко отсюда. Он уже не видел мертвого лица Билла Кенрика в беспокойной воде. Теперь тем, что владело его мыслями, была личность Билла Кенрика.
Он последний раз свернул удочку и вздохнул, но не по причине расставания с Турли, а потому, что он по-прежнему не знал, почему Билл Кенрик так замаскировался.
— Я рад, что у меня был случай увидеть этот остров, — сказал Тэд, когда они шли в Клюн. — Он совершенно другой, чем я его себе представлял.
По выражению его голоса Грант сделал вывод, что Каллен представлял его себе чем-то вроде Вабара: населенный обезьянами и духами.
— Я бы предпочел, чтобы вы его посетили при других, счастливых обстоятельствах, — сказал он. — Вы должны когда-нибудь приехать сюда специально на рыбалку.
Тэд смущенно улыбнулся и провел рукой по растрепанным волосам.
— Я, наверное, всегда буду предпочитать Париж или Венецию. Когда проводишь жизнь в маленьких медвежьих углах, то с тоской высматриваешь большие огни.
— В Лондоне тоже много огней.
— Ну, да. Быть может, в следующий раз я приеду в Лондон. Если речь идет о Лондоне, то я ничего не имею против него.
Они пришли в Клюн и наткнулись прямо на Лору; она стояла в дверях.
— Алан, что это значит… — начала она. И внезапно заметила его товарища. — Ах, вы, разумеется, Тэд Каллен. Пат говорит, что вы не верите, что в Турли водится рыба. Приветствую вас. Я так рада, что вы зашли. Прошу вас войти. Пат вам покажет, где можно умыться, а потом прошу вас прийти к нам и чего-нибудь выпить перед ужином.
Она позвала Пата, который где-то шатался, и отдала гостя под его опеку, одновременно надежно преградив дорогу своему кузену. Когда она избавилась от присутствия Каллена, то опять повернулась к Гранту.
— Алан, ты завтра возвращаешься домой?
— Я уже выздоровел, Куколка, — сказал он, думая. что именно это ее обеспокоило.
— Ну и что из того? У тебя все еще есть больше недели отпуска, и Турли кишит рыбой. Ты не можешь от этого отказаться только ради того, чтобы вытащить какого-то молодого человека из ямы, в которую он сам попал.
— Тэд Каллен не попадал ни в какую яму. И я не впадаю в донкихотство, если ты это имеешь в виду. Я еду завтра, потому что хочу этим заняться.
Он хотел добавить: «И просто-таки не могу дождаться минуты отъезда», но эти слова могли быть неправильно поняты даже таким близким человеком, как Лора.
— Очень жаль. Мы все так счастливы и все так… — внезапно она замолчала, — Ой, ладно, что бы я ни сказала, это не изменит твоего решения. Мне пора бы это знать. Еще ничто никогда не заставляло тебя хотя бы на волосок отойти от той линии, которую ты для себя начертил. Ты всегда был ужасным Джуггернаутом.[6]
