- С добрым утром, Ваша Светлость, - проговорил конюх, поклонившись. О том, что трубадур оказался маркизом, молва разнеслась по замку в считанные часы. Слуги охочи до болтовни. – С добрым утром! – повторил конюх, полагая, что мессир маркиз не слышал его.
С добрым ли? Серж устало потер виски и кивнул слуге. Ночь он не спал, проведя ее на полу у порога Катрин. Просто сидел во тьме, спиной прислонившись к ее двери, и, кажется, сам не знал, чего ожидал от нее или от себя. Пожалуй, единственное, чего он желал, это чтобы она была счастлива. Но может ли быть она счастлива без него.
Он бросил прощальный взгляд на ее окно, которое хорошо было видно со двора. В окне было пусто. Кривая усмешка исказила красивые черты его бледного лица. Невыносимо. Сколько же можно мучить себя?
Вскочил в седло, погладил Игниса по длинной шее, потрепал гриву.
- Ну же, славный мой, - шепнул он, - теперь домой…
Снова бросил взгляд на окно герцогини. По-прежнему пусто, будто ей неведомо, что он ждет этого ее последнего взгляда. Можно подумать, он не знает, что она не может спать.
Серж негромко приказал коню ступать, чуть тронув его ногами по крупу. И конь послушно двинулся прочь со двора. Перед самыми воротами маркиз вновь не выдержал и оглянулся к окну. Никого. Да выглянет она или нет, черт подери?! Заскрежетал зубами, чувствуя, что все его существо едва не затопило отчаяние, странным образом перемешанное с яростью.
Серж резко остановил коня и спешился. Конюх бросился к нему.
- Ваша Светлость, подтянуть подпругу? – обеспокоенно поинтересовался юноша.
- Нет, - отозвался маркиз де Конфьян, - лучше приготовьте карету Ее Светлости герцогини.
И направился в замок.
Катрин не спала в эту ночь ни минуты. Вернувшись от брата Паулюса, совершенно разбитая собственным признанием, она бросилась на кровать и молилась только о том, чтобы монах не забыл о тайне исповеди. До самого рассвета ее пугали какие-то шорохи за дверью. Ей мерещились вздохи и приглушенные стоны. Но потом она понимала, что это лишь ее вздохи и стоны.
Начало светать, а она по-прежнему не сомкнула глаз. Он сказал, что на рассвете уедет. Катрин выбралась из-под шкур и на цыпочках, словно ее можно было услышать со двора, встала посреди комнаты так, чтобы видеть двор и ворота. И она увидела. Коня, готового к дальней дороге. И всадника в ярком плаще. Вот он оглянулся на окна, и Катрин, испугавшись, что он мог ее заметить, бросилась в дальний угол покоев.
Пусть едет. Она не станет останавливать его.
Катрин не знала, сколько простояла так, в тишине, когда возле двери раздались чьи-то уверенные шаги, а потом дверь с грохотом распахнулась. В комнату вошел маркиз де Конфьян. Мрачный, уставший, с тенями, пролегшими под глазами, он впился в нее жадным взглядом, будто искал на ее лице что-то, от чего зависела вся его жизнь. И нашел. Удивительно охрипшим за ночь голосом он произнес:
- Довольно, мадам! Собирайтесь. Мы едем в Конфьян нынче же.
Катрин вздрогнула. Посмотрела на него и вернулась к созерцанию пола.
- Я никуда с вами не поеду, - произнесла она негромко, но твердо. – И не думайте, что я задержалась здесь из-за вас.
- Да сколько же можно! – рыкнул он, и голос его зазвучал еще более хрипло, как не звучал никогда. – Я не думаю, я знаю это.
Она испуганно глянула на него. «Монах… глупый монах!»
- Что вы знаете? – прошептала Катрин, прижавшись к холодной стене.
Серж двинулся на нее, заполняя собой все пространство комнаты, опалил дыханием ее висок и, мрачнея все больше, сказал:
- Что вы слишком горды, чтобы простить меня. И будете жалеть всю свою жизнь о том, что не простили, - помолчал мгновение, коснулся пальцем ее тонкой шеи и тут же одернул руку. – Ты будешь прогонять меня, а душа твоя будет рваться ко мне. Ты будешь кричать мне слова ненависти, а твое сердце будет обливаться слезами от боли и тоски по мне. Потому что того, что меж нами, не изменить, это навеки. Я понял это на целое мгновение раньше тебя и пришел за тобой. Так ты простишь меня, Катрин?
Она долго молчала. Мысли ее метались, как загнанные звери. А на шее ожогом горело место, где он прикоснулся к ней.
- Что теперь изменит мое прощение?
- Ваше прощение изменит все. Я увезу вас в Конфьян. Вы станете моей женой, как вы того достойны, как я хотел того с первого дня. Хотел – и не мог предложить. Кроме моего происхождения, до последнего времени я не имел ничего. Лишь то, чем владел милостью герцога де Жуайеза. И вы были не так далеки от истины, считая меня всего лишь слугой. А я не мог простить вам вашего высокомерия, вашего холодного взгляда и тона, каким разговаривают с низшим существом. Я любил вас так, что ждал от вас признания нашего равенства. Услышьте же меня – я люблю вас теперь еще сильнее прежнего. И все, чем владею, брошу к вашим ногам. Лишь бы вы были счастливы. Катрин, прошу вас.
- Да, вы правы, - отозвалась она. – Я была высокомерна и горда. Меня так воспитывали, вам ли не знать? Но я оказалась плохой ученицей. Во всем. Я не смогла соблюсти родовую честь, я не умела в одиночку бороться с обстоятельствами. Я оказалась слабой. Вы победили.
- Я не воевал с вами! – воскликнул маркиз де Конфьян. – Ни дня, ни часа, ни минуты не воевал! После вашего письма, после всего, что вы мне сейчас сказали – вы не можете меня прогнать.
- Вы же смогли, - она слабо усмехнулась. – Вы отпустили меня к королю. Вы позволили мне готовиться к свадьбе. Вы пользовались моей слабостью, когда мне недоставало сил противостоять вам, и вы приходили в мою спальню. Так отчего же вы думаете, что я не смогу вас прогнать? – она зло посмотрела ему прямо в глаза.
- Эдак мы ни до чего не договоримся, мадам, - он взял ее за плечи и резко развернул лицом к себе, - кажется, единственное место, где мы с вами приходим к согласию, это ваше ложе.
Рывком он прижал ее к себе и смял в жестоком поцелуе губы.
В первый миг она попыталась его оттолкнуть, но потом безвольно опустила руки, замерла в его объятиях и покорно ждала, когда он отстранится. Они так и стояли – он, сминавший ее волю, уставший и одновременно наполненный, и она – обессиленная и растерянная. Он переломал ее всю. Измучил. Почти уничтожил. Осознание этого вспыхнуло в нем с оглушающей силой, опалило его душу, но как уйти от нее? Как оставить ее? Когда маркиз оторвался от Катрин, то, едва переведя дыхание, прошептал:
- В ваших руках моя жизнь. Если скажете: живи – я буду жить, но только удерживая вас в своих объятиях. Если велите умереть – умру. Но здесь же, у ваших ног. Будьте моей женой, Катрин. Любите меня. Подарите мне жизнь.
Он скользнул на пол, став на колени и более не смея глядеть в ее глаза. Взял рукой подол ее камизы и прижался к ней губами.
Герцогиня снова прижалась к стене, нуждаясь в опоре, чувствуя, как силы покидают ее. Она не могла больше бороться ни с ним, ни с собой. Устало прикрыла глаза и положила руки ему на плечи. Она сама жива только рядом с ним. Она любит его и, кажется, всегда любила. Она не умеет без него. Не умеет. Не может.
