БЫЛО СЛИШКОМ ХОРОШО,
ЧТОБЫ ОКАЗАТЬСЯ ПРАВДОЙ
Последний лагерь, и я думал, что там будет чудовищно, тяжело, по-особому. Было намного хуже – потому что намного лучше. И пока все так и остается. Есть ли в этом смысл?
Я всегда мог держать своего рода дистанцию, хотя это никак не сказывалось на отношениях. Никогда прежде я так не привязывался здесь к людям, как в этом году. Кроме, конечно, Макса и Йоша, которые ждут меня в «Святой Анне». На несколько последних месяцев, до того как я съеду и все останется позади.
Как это называется, когда позади оставляешь что-то, что вовсе не хочешь оставлять?
В конце концов, меняется лишь место, ничего больше. Я буду видеться с ними обоими, только жить где-то еще. Господи, даже если я не произношу этого вслух, звучит все ни к черту.
Сегодня последний день в лагере, последняя ночь, завтра утром отправляемся в «Святую Анну». Через две недели начинаются занятия в школе, перед этим распределят новые комнаты, проведут приветственные и ознакомительные встречи. Я буду паковать вещи и прощаться.
Ханна, легонько подтолкнув плечом, вырывает меня из размышлений. Мо лежит у нее на коленях, мы сидим на нашем месте. Как и все последние дни. Перед этим Ханна сделала нам мюсли. Самое отвратное, что мне когда-либо приходилось есть, и, это, похоже, здорово развеселило Ханну. Мне от них до сих пор тошно, но ей, кажется, хорошо.
Она показывает на мою гитару.
– Но только ради тебя, – говорю я, принимая вместе с гитарой нужную позу. Руки сами знают, что делать. Я играю одну песню за другой, позволяю мыслям уноситься, куда им угодно, стараясь не слишком задумываться о завтрашнем дне.
В какой-то момент голова Ханны ложится мне на плечо, и руки мои наливаются тяжестью. Я откладываю в сторону гитару.
– Знаешь, что не выходит у меня из головы? Тот вечер на озере, когда ты жгла бумагу, а после того, как она выпала у тебя из рук, прыгнула за ней. Сколько ни прокручиваю в голове, не понимаю. Что было написано на бумаге? Что это было? Почему это так важно? Почему ты это сжигала?
Я вынужден заставить себя заткнуться. Я идиот, и все это меня не касается, но… Я не могу иначе.
Ханна и не собирается помогать мне в моем неведении, да и как бы ей это сделать?
Вечером мы возвращаемся, настало время ужина. Мо за столом всегда первый, он уже прекрасно знает, когда ему что перепадет.
Ханна останавливается у своей палатки.
– Пойдем, нам стоит поторопиться. Мы опаздываем, а сегодня пицца!
Пицца на ужин! С точки зрения Пии, это как объяснение в любви.
Но Ханна качает головой. Она заходит в палатку и снова выходит оттуда с пустыми руками. Берет меня за руку и тащит назад к озеру.
– Ты же знаешь, что нам не туда. Пицца ждет в другой стороне!
Ханна тянет меня дальше.
Она останавливается на берегу озера, там, где я впервые увидел ее. Там, где… Неужели это возможно?
– Что мы тут будем делать?
Не отводя глаза, она лезет в карманы брюк, из левого достает спички, а из правого бумагу.
Бросив на меня беглый извиняющийся взгляд, она вытирает руки о джинсы. Бумага слегка волнится.
Она протягивает ее мне.
Осторожно беру ее, разворачиваю, и от того, что я читаю, у меня перехватывает горло.
– Письма к Иззи, – говорю я больше самому себе, чем Ханне, не в силах оторвать взгляд от бумаги в руках. Пока она медленно не забирает ее у меня и не направляется к озеру. Она чиркает спичкой, подносит к письму и смотрит, как оно ловит огонь. Держит его, пока оно почти полностью не сгорает – затем отпускает, и я вижу, как отделяется и плывет к земле пепел.
Ханна начинает дрожать, но я не в состоянии пошевелиться. Сперва я должен осознать то, что она мне показала. Я должен это высказать.
