Глядит на рухнувшие зданья.
Нет, ненависть – не слепота.
И. Эренбург. Знакомые дома не те… …А Монах шел не торопясь по сельской улице назад к Доктору. Перебирал в памяти рассказ Мастера, отмечал, что надо бы уточнить да разузнать подробнее. Ухмыльнулся, вспомнив, как тот переменился в лице при упоминании Инессы. Даже такого простого дядьку, как Мастер, торкнуло. А Полковник – тот вообще ест у неё с руки. И Доктор не чужд искушения, так сказать. Да и у него, Монаха, сердчишко забилось – хороша! Фантастическая женщина.
Он остановился у калитки Инессы, раздумывая, а не нагрянуть ли, да не спросить в лоб, а что, уважаемая, вы делали в чужом доме? Но куражу не было, печальный рассказ Мастера был свеж в памяти. Ладно, сказал себе Монах, вечерком и нагрянем. Расставим точки над «i», а то эта тайна портит мне кровь.
Он поднялся на веранду. Доктор крикнул из глубины дома:
– Олег, вы?
– Я, Владимир Семенович.
– Поговорили с Мастером?
– Поговорил. День прекрасный, как насчет пляжа? Приглашаю.
– Можно. Я там уже несколько лет не был. Все думаю, успею, но то лень, то книжка интересная, то яблоки собрать или калитку починить…
– А жизнь тем временем и проходит, – назидательно сказал Монах. – Выходите, жду. Расскажете про Мару. Люблю мистические истории.
… Неширокая и неглубокая Белоуска, плоские песчаные берега. Стая лебедей вдалеке. Лебедей? Монах протер глаза, присмотрелся. Гуси!
Со стоном наслаждения упал Монах на горячий песок, разбросал руки, зажмурился и замер.
Ни ветерка. Ни души. Запах реки и разогретого на солнце ивняка… Бывают же такие райские кущи.
– Олег, осторожнее с солнцем, обгорите, – сказал Доктор, выбирая себе местечко в тени. – Оно у нас коварное.
Но Монах его не услышал, он уже спал…
Доктор как в воду смотрел. Монах обгорел, да еще как! Он проснулся на закате, с трудом разлепил глаза и, кряхтя, встал. Осмотрел себя и обнаружил, что похож на вареного рака. Кожа горела, в висках стучало. Монах поискал глазами Доктора – тот дремал в тени под ивой. Монах побрел к реке, вошел в теплую воду, сделал шаг, другой, а потом упал плашмя, подняв фонтан брызг. Ему показалось, вода зашипела. Размашисто поплыл на ту сторону; на середине нырнул, зафыркал как дельфин и окончательно проснулся.
Малиновый закат, малиновые воды Белоуски, малиновый песок. Весь мир малиновый, и Монах тоже малиновый.
– По-моему, вы обгорели, – заметил Доктор. – Больно?
– Так себе, – поморщился Монах. – Бывает хуже.
Они не торопясь шли домой.
– У нас есть сметана? – спросил Монах.
– По-моему, нет. Есть мазь от ожогов, хорошо помогает, только запах неприятный.
– Тогда на ночь, – решил Монах. – Мне тут надо отскочить в одно местечко…
– К Инессе? – догадался Доктор. – Могу с вами.
– Нет, лучше я один. Я чужой, мне она больше скажет. Потом поделюсь.
– Как знаете. Может, перекусим?
– Я бы пивка выпил, – мечтательно произнес Монах. – Когда вернусь. Заодно перекусим, и вы мне расскажете про Мару.
…Инесса лежала на раскладушке под расколотой яблоней. В длинной пестрой цыганской юбке и зеленой блузке на бретельках. Ее пышные рыжие волосы были собраны в узел на макушке. Монах, уставившись на круглые, очень белые плечи и полные руки, тотчас вспомнил кустодиевскую купчиху и сглотнул невольно. Инесса села, заслышав его шаги. Сидела, расставив колени, чуть улыбалась, молча смотрела.
– Добрый вечер, – сказал Монах. – Я без приглашения, можно?
– Были на пляже? Больно? Наше солнце коварное.
Лукавый взгляд и улыбка. Монах снова сглотнул. Доктор сказал то же самое про их солнце.
– Сгорел. Уснул на берегу. Теперь щиплет. У Владимира Семеновича нет сметаны, – сообщил Монах.
