Он долго на меня смотрел в своей сканирующей манере, подумалось, что черта с два удастся его когда-либо обмануть, если понадобится.
— Во сколько? — потребовал сухо.
— В полдень.
— Хорошо, — и он поднялся с дивана и направился в кухню.
— Хорошо? — настороженно приподнялась я.
— Съездим на похороны, потом ты — вся моя.
— Может, меня спросишь? — усмехнулась я.
— Все утро спрашиваю — на сегодня хватит. Иди пить кофе.
— Я чаю хочу, — подначивала, еле сдерживая улыбку.
— Я тебя не спрашиваю сегодня больше, — напомнил он. — Села за стол и пьешь кофе…
Я уже улыбалась неприкрыто. Подошла к нему сзади не без опаски и обхватила руками, утыкаясь лбом между лопаток:
Кайл замер, будто стараясь не спугнуть, медленно поставил чашку. потянулся куда-то, словно не придавая значения. Он боялся меня не меньше…
Погода стояла солнечная, но уже чувствовалось дыхание осени.
Крематорий, в котором должна была пройти церемония, находился в живописном месте посреди парка, но чуждый запах, смешанный с густым ароматом хвои и прелого мха, все равно будоражил нервы. Когда-то здесь было кладбище, но уже давно места для погребений не выделялись — суши осталось и так мало, теперь усопших кремировали. Пепел не занимает места…
Кайл остался снаружи крематория, но, кажется, мой испуганный взгляд снова сказал ему слишком много. Например, что я уже жалела о своем порыве. Когда священник закончил с молитвами и гроб с Робертом медленно двинулся в печь, сбоку послышался сдавленный всхлип — его мать не выдержала:
— Это все ты… — сухо констатировала она.
Я набрала воздух в легкие, чтобы он хоть немного расправил внутренний стержень, который изрядно поистрепался благодаря ее сыну. Фелисс Эшлин изменилась не меньше Роберта, и ее было жаль. Некогда успешный врач и рассудительная женщина, она будто сгнила изнутри, а теперь треснула и снаружи.
54
— …Я так его ждала, — скрипела старуха с надрывом, глядя на полыхавший гроб через прозрачную панель. — Он вернулся, полный намерений все исправить. вернуть тебя…
Тут вдруг на талию легли ладони и прижали меня к более надежному стержню:
— Ты как, поставила точку? — поинтересовался Кайл достаточно четко, чтобы Фелисс его слышала.
— Авы кто такой? — резко обернулась она. Губы женщины дрожали, будто она вот-вот либо кинется, либо разрыдается. Только ее держать было некому…
— Я — Кайл Грейв. вчера не позволил этому выродку, — он кивнул на печь. — перерезать ей горло.
Фелисс вытаращилась на мужчину, приоткрыв рот:
— Да как вы смеете.
Но Кайл уже увлек меня к выходу, не дожидаясь окончания пламенной речи.
— Я буду бороться за внука! — выкрикнула Фелисс, когда мы перешагивали порог.
Хороший знак для старухи — она определяла для себя новый смысл жизни. И так себе — для меня. Но думать об этом я была не в состоянии.
— Прости, — съежилась, с наслаждением хватая ртом воздух снаружи.
— Пошли жить. Рори, — сжал он мою ладонь, уводя все дальше.
Я заметила, что Кайлу здесь гораздо неуютней, чем мне. Его ладонь даже немного взмокла… или это моя? Приглядевшись к вискам, я не обнаружила привычной испарины, которой сопровождались приступы.
— Прости, что притащила тебя сюда…
Хотелось быстрее сменить декорации.
— Я сам напросился, — поправил он. — Куда хочешь?
Я слабо улыбнулась, глядя на его профиль — он не собирался же меня сегодня больше спрашивать:
— Хочу в центр. Гулять по городу, шляться по магазинам, поесть в кафешке какой-нибудь.
Кайл покачал головой, но в уголках губ дрожала улыбка:
— Во все тяжкие.
— Никогда не пускался?
— Нет.
— Хорошо… У меня еще осталась часть заработка после одной горячей ночки. пошли кутить!
Он покосился на меня, опасно усмехаясь:
— Даже не знаю, что бы мы без твоего заработка теперь делали…
— Ну, я знаю, где студия — голодать точно не будем…
— Рори, я вряд ли останусь без дохода, — сдержанно ухмылялся он, — поэтому проще было бы подписать со мной контракт.
— Мы бы не ушли так далеко, если бы я его подписала. Или тебе не нравится?
— Мне нравится, что ты его не подписала. Поэтому еще раз услышу про студию — будешь бедная.
— Зачем же ты меня тогда туда потащил?
Сегодня был день «точек».
Он, долго молча, уводил меня по унылой аллее все дальше от крематория, и я уже думала, что не ответит.
— Я ненавидел тебя за то, что бросила…
Пришло время для нового витка страха на этих безумных американских горках с ним. Даже в теплой кофте меня зазнобило.
— …Только ты держала меня в лаборатории. Твой голос, запах, ритм шагов… — Сейчас я прислушивалась к его шагам и понимала, что почти не слышу их. Мои кроссовки шаркали по гравийной дороге, а Кайл ступал бесшумно. Но теперь и его шаги стали чем-то важным для меня. Особенно те, что он делал навстречу. — Я чувствовал тебя за несколько метров. Просыпался от того, что ты становилась ближе… Мне хотелось очнуться от бесконечных кошмаров, в которых прошли несколько месяцев. Мечты о смерти перестали быть спасением…
Было жутко окунаться в воспоминания того времени. То, что для меня было обычными рабочими буднями, для Кайла — новым смыслом жизни.
— Я готов был перегрызть себе вены за ту слабость, что оттолкнула тебя, стерпеть большую боль, лишь бы ты вернулась…
Я остановилась, прикрывая глаза.
Им двигала ненависть ко мне. Сделать мне больно, унизить за то, что перестала быть его алтарем, на который он возлагал остатки человеческого в том ужасе, что пришлось пережить. И снова я смотрела в его глаза и не знала, чего ждать…
— …Мысли о тебе проедали мозги, я видел тебя во сне, потом и наяву, даже звал…
— Кайл встал напротив, испытывая взглядом. — Мне уже не хотелось, чтобы ты пришла. Я хотел проснуться однажды и не вспомнить о тебе…
Честно и без адаптации — в этом был весь Кайл. Не боялся ни слышать правду, ни говорить ее.
— …Мне жаль, что я так поступил, — добавил, наконец. Но сначала будто позволил отзвучать сказанному на полную мощь, всколыхнуть в душе эмоции и страхи, дослушать их до конца. — Но, если вздумаешь сейчас дать заднюю — я не отпущу.
— Хотел же забыть.
Я казалась себе сумасшедшей, но мне больше не было страшно. Наоборот — этот мужчина столько сделал для меня всего за несколько дней, что думать о нем с опаской больше не выходило.
