– Твой ум в порядке, ты призвала на помощь всех ученых монастыря. У тебя все получится.
Дорн поднял живую руку, чтобы коснуться ее лица, но заколебался.
Однако прежде, чем он отдернул пальцы, Кара взяла его ладонь в свою и сказала:
– Я благодарна тебе за доверие.
– Конечно, я в тебя верю, – ответил полуголем. – На самом деле, с некоторых, пор… глупо, наверное, что я тебе это говорю. Но Рэрун считает, что я дурак, если не скажу, и что если один из нас умрет в этих пещерах, а я так и не скажу этого… ну, может, это будет совсем плохо…
– Ты же такой храбрый. Почему ты так боишься сказать о своем чувстве, даже догадываясь о моем?
– Не знаю.
– Наверное, это неважно. Я хочу спросить еще вот о чем: тебя больше не смущает, что я дракон?
– Нет.
Он надеялся, что это правда. Он хотел, чтобы это было правдой.
– Тогда давай не будем больше терять времени. – И она открыла ему свои объятия.
У её поцелуев был привкус черничного вина. Дорн гадал, как они могут быть одновременно такими настойчивыми и нежными, и скольким она отдавалась прежде, и какое наслаждение дарила им. Ни одна из шлюх, за деньги даривших ему свои ласки, не способна была столь сладко и мучительно длить эту первую фазу любовной игры. И он понял, что на самом деле ничего не ведает о настоящем искусстве любви. Дар, который предлагала ему Кара, ничем не походил на те грубые совокупления, какие он знал до сих пор. Это был исступленный восторг, воспетый в тысячах песен, которых до сего дня он не понимал.
– Расшнуруй мое платье, – шепнула Кара охрипшим голосом.
Неловкими движениями, трепеща от страсти, он снял покровы ее гибкого белого тела, и она тоже потянулась, чтобы раздеть его. На мгновение ему захотелось остановить ее. Она была прекрасна, как Огненноволосая Сьюн, а он, со своими шрамами и железом, вживленным в плоть, фантастически безобразен. Но она, похоже, так не думала.
Кара опустилась на колени на овальный ковер посреди комнаты и потянула его за руку. Может, она думала, что кровать не выдержит веса его наполовину железного тела, а может, просто хотела, чтобы было побольше места. В любом случае, это было замечательно. Он больше не думал ни о чем, лишь хотел снова и снова касаться ее, и чтобы она тоже касалась его.
Но, видимо, для последнего слияния время еще не пришло. Она мягко опрокинула его навзничь, поцеловала в губы, а потом начала покрывать поцелуями человеческую часть его груди. Он задыхался и дрожал от наслаждения.
Пока не почувствовал ее зубы.
Это удивило его, потому что до сих пор она не делала ничего, что могло бы причинить ему хоть самую малую боль. Но некоторые проститутки, случалось, покусывали его, занимаясь любовью, а Каре, видимо, это тоже нравилось. Не желая говорить и делать ничего, что могло бы уменьшить ее удовольствие, он изо всех сил тоже старался наслаждаться этим ощущением, хотя с каждой секундой она прикусывала его все сильнее.
Когда же она вонзила зубы в мягкую плоть его живота, Дорна пронзила острая боль.
– Нет, – сказал он. – Ты делаешь мне больно!
Он взял в руки ее голову, пытаясь отстраниться.
Кара зарычала, словно зверь, и вырвалась. Она вонзила зубы еще глубже и замотала головой; будто хотела вырвать кусок мяса.
Она была драконом, хоть и казалась человеком, и теперь пыталась сожрать его живьем. Охваченный яростью и отвращением, он занес было железный кулак, чтобы раздробить ей череп.
Но нет. Вместо этого он ударил ее тыльной стороной своей человеческой руки. Она не отпускала его, и тогда он ударил еще раз, сильнее.
Кара вскинула голову. Зрачки ее сделались ромбовидными, а окровавленные зубы – длинными и острыми. Сверкающая голубизна стерла румянец с ее щек. Певчая царапала его превращающимися в когти ногтями, пытаясь дотянуться до горла полуголема.
В следующий миг девушка полностью превратится в дракона и разорвет его на куски. Он с силой ударил Кару в челюсть.
Удар оглушил ее, и она обмякла. Дорн спихнул ее тело на пол, навалился сверху, хотел было схватить ее за горло и увидел, что схватка окончена. Яркая голубизна исчезла с ее кожи. Зрачки в широко раскрытых глазах снова стали круглыми.
– Прости, – прошептала она.
Дорн не нашелся, что ответить.
– Я не хотела, – сказала Кара. – Это все бешенство. Очевидно, что… что возбуждение открыло ему дорогу. Ты понимаешь?
– Я пойду. – Он поднял с пола свои брюки и начал одеваться, отвернувшись от нее. Так было легче, хотя и ненамного.
На мгновение он перестал чувствовать себя уродом. Вообразил, что может наслаждаться теми же радостями и утехами, что и обычные люди. Он подумал, что нужно было иметь поистине безграничное драконье коварство и жестокость, чтобы воскресить надежды, покинувшие его давным-давно, а потом сокрушить их еще раз.
Что ж, он больше не предоставит Каре возможности снова причинить ему боль. Он будет защищать ее ради успеха их дела, но пусть Черная Рука заберет его, если Дорн снова станет болтать с ней или слушать ее песни.
Охотник направился к выходу, но, оказавшись у двери, заколебался.
Гнев был его другом большую часть жизни. Он привык лелеять его, как защиту от печали, боли и одиночества, иначе эти чувства сокрушили бы его. И все же эмоции, бушующие в нем, показались ему достойными презрения, потаканием собственным слабостям, отговоркой, чтобы облегчить свои страдания, не обращая внимания на боль друга.
Он обернулся. Кара все еще сидела на полу и беззвучно рыдала. При виде ее заплаканного лица сердце Дорна сжалось. Теперь полуголем возненавидел себя за то, что едва не оставил ее один на один с ее стыдом.
– Прости меня, – сказал Дорн, – это не твоя вина. Виноват я. Не надо было мне тянуть так долго, разбираясь в своих чувствах. Почему бы тебе не одеться. Сядем, будем разговаривать и пить вино.
Так они и сделали, а когда и бутыль, и разговоры иссякли, они просто сидели, взявшись за руки. Эту картину и застал Рэрун, пришедший сообщить, что Шатулио исчез.
* * *
Стражи Саммастера, извиваясь и дергаясь, вытекали прямо из воздуха. В первый момент, при свете единственного факела, созданного магией, Павелу было трудно распознать, что это за дрянь. Но потом его разум справился с этой задачей, невзирая на темноту и сбивающую с толку, тошнотворную зыбкость существ.
Каждое было ростом с огра. Казалось, бог создал из грязи несколько цветных драконов, а потом, недовольный результатом, скатал все фигуры в единый ком. Тела их переливались оттенками голубого, зеленого, черного, белого и красного. Из извивающейся центральной части торчало несколько уродливых голов, похожих на драконьи. Конечностей, как таковых, у них не было, но там, где их тела соприкасались с полом, они то исчезали, то вытягивались, становились то тверже, то мягче, и таким образом твари перемещались по камням.
