Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
В сайентологии есть для этого особое слово. Всех детей отличает какое-то особое воздействие на окружающих… их умение искренне радоваться миру. Оно называется словом теша. Это то, что присуще человеческому духу. В сайентологии дух именуется тетан, а то, что сам дух излучает, — тета. Это то, что я называю магией.
Зачитывая оставшиеся в списке вопросы, она говорит:
— Вам не кажется, что все мы потенциально подобны Христу?
— Вы надеетесь на гуманность? Если нет, то можете ли вы честно жить перед лицом подобной безнадеги?
— На эти вопросы невозможно дать ответ, — убеждена она.
Постскриптум
На полпути к дому Джульетт шоферу, который вез меня, позвонили по телефону. Очевидно, кредитная карточка, выданная мне журналом, не подтвердилась, и диспетчер велел водителю «получить оплату с пассажира». За полдня я накатался на сумму в 700 долларов. За неделю до этого в одном отеле со мной произошла подобная история с кредитной карточкой другого журнала. Тамошние работники сняли деньги и с моей кредитной карточки, и с журнальной. Я был не в восторге от перспективы платить дважды за одну услугу и высказал все, что думаю по этому поводу. Водитель обозвал меня вором. Я потребовал, чтобы он выпустил меня из машины на ближайшем светофоре. Он заблокировал двери. К тому же в багажнике лежал мой чемодан. Я начал названивать в Нью-Йорк, в журнал, но к этому времени там уже никого не было, все разошлись по домам. Следующие два часа мы колесили по всему Голливуду. Двери оставались заперты, а водитель все время кричал, что я должен ему деньги. Что я вор. Что я не имею права на услугу, за которую не в состоянии заплатить.
Я рассказываю ему о том, что мне было обещано в редакции журнала. Я продолжаю названивать в Нью-Йорк. И не перестаю думать: «Ух ты, я взят в заложники в автомобиле. Круто!»
В конце концов я позвонил по номеру 911 и сказал, что меня похитили и удерживают в плену. Проходит минута, и водитель выбрасывает меня и мой чемодан из машины прямо в канаву возле дома Джульетт.
Я так и не рассказал ей, что со мной случилось, Я поднялся по ступенькам и позвонил в дверь. Они со Стивом, наверное, подумали, что я всегда такой — нервный, потный и неопрятный тип. А с кредитной карточкой все оказалось в порядке…
Почему он не желает отступаться?
Я (Эндрю Салливан) родился в 1963 году в маленьком, просто крошечном городке на юге Англии, вырос неподалеку от него в другом маленьком городке на юге Англии, получал стипендию в Оксфорде, затем в 1984 году удостоился еще одной стипендии и продолжил образование в Гарварде. Получил степень магистра в школе государственного управления имени Кеннеди, но неожиданно понял, что мне не по зубам анализ реформ социального обеспечения, и потому переключился на философию, главным образом политическую философию. Через несколько лет получил степень бакалавра политических наук и даже написал диссертацию по политологии. Занимаясь диссертацией, я немного подрабатывал или вроде как проходил практику в Вашингтоне, в журнале «Нью рипаблик». Затем вернулся и стал младшим редактором, а затем, где-то в 1991 году, редактором «Нью рипаблик» и трудился там до 1996 года, после чего поставил на всем жирный крест и решил начать жизнь заново.
У меня была… я ненавидел свою семью, Я испытывал непреодолимую ненависть к той среде, в которой рос. Пожалуй, я рано обособился от родных…
Я терпеть не мог, когда родители устраивали скандалы. Мне становилось жутко, после этого я ходил больной.
Впрочем, к этому до известной степени еще можно привыкнуть. Мать всегда была откровенна и прямолинейна в том, что касалось всего на свете, мне же это казалось верхом вульгарности. Отец постоянно хлопал дверью и орал на нас, напивался и играл в регби, а мать постоянно жаловалась и орала в ответ. Это повторялось постоянно, раз за разом, и мне казалось, будто какая-то часть моего «Я» отделилась от меня и смотрела на все происходящее как на какую-нибудь разновидность зрелищного спорта, но другая часть меня ужасно страдала от того, чему я был свидетелем. Считать это душевной травмой или нет, но жить мне приходилось именно в такой обстановке. Даже если это и жуткая травма, и именно так говорят врачи, на мой взгляд, есть в этом особый смысл. Даже если это великое несчастье, оно твое несчастье.
Что ж, возможно, из этого следует, что мы в конечном счете ищем точно такие отношения, которые повторяют то, что…
Я прошел обряд конфирмации в соборе Арунделя, в Суссексе. Я сам родом из Суссекса. Мои родители — из других мест. Точнее, из какого-то затрапезного местечка в Ирландии. Но Суссекс, пожалуй, самое католическое из английских графств; большинство английских мучеников родом именно отсюда, и в детстве этот факт крепко засел в моем сознании.
Моим конфирмационным святым считался святой Томас Мор. Я был английским мальчишкой-католиком, и было в этом нечто вроде самоутверждения, нечто вроде внутреннего протеста против всех этих англиканских антикатолических заморочек. А к Мору я всегда относился с восхищением. Он буквально во всем представляется мне симпатичным человеком, олицетворяя собой попытку одновременно быть и не быть в окружающем мире. По колено погрязшим в политике. Но еще более погруженным в духовную жизнь. Он сводит воедино самые разные вопросы вроде: что такое честность, что такое верность.
Единственная область знаний, которая по-настоящему интересует меня, это святость. Мне интересно, кто они, святые. Потому что… Я не знаю, какие они, а мне ужасно хотелось бы знать. Думаю, нам всем не помешало бы хорошенько разобраться в том, что такое человек, который остается человеком и в то же время является святым, соприкасаясь с чем-то возвышенным, причем гораздо глубже, нежели другие люди… Есть несколько святых, которым я очень симпатизирую, и мне хотелось бы узнать о них больше. Святой Франциск — один из них. Иоанн Богослов — еще один…
Есть что-то притягательное в людях — и, как мне кажется, я в чем-то пытаюсь на них походить, — которые стоят особняком. Которые непоколебимо стоят на своем и не желают отступаться. Вы спросите себя: «Почему они не отступятся? Что происходит? Почему? Почему? Почему?»
Я раньше завидовал тем, у кого обнаруживали ВИЧ-инфекцию. Потому что мне казалось, будто такие люди живут какой-то более интересной, продвинутой жизнью, которую мне не суждено постичь. Вот тут-то и возникает святость. Само понятие «святой» состоит в том, что человек живет так, будто готов умереть сегодня вечером. Святой столь плотно соприкасается с реальностью, которая в конечном итоге есть не что иное, как наша смертность, что способен жить на другом уровне бытия… Я поймал себя на том, что влюбился в людей с позитивным мышлением…
Я знаю двоих людей, которые, на мой взгляд, действительно достойны восхищения уже за то, как они воспринимали сбою болезнь, как они жили с ней и преодолевали ее и, умирая, приобрели нечто вроде ореола святости. Есть в этом нечто особенно привлекательное, подобно тому, как нас привлекают мученики. Нас буквально завораживают самоубийцы, взрывающие бомбы… Никто из этик людей не мечтал оказаться в ситуации, в которую они попали, но их отличала некая нетерпимость к глупости и всему преходящему.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
