вешайся, зная что в аду для тебя уже готова большая сковородка а черти только потирают лапы в ожидании грешника. В крайнем случае он просто застрелит его и уйдёт. Конечно, это был не самый лучший вариант, выстрел услышат, люди могут выбежать из квартир и Алексей будет замечен. Да, он загримирован, так что описание данное свидетелями следователям НКВД не сильно им поможет но всё равно, лишний риск. И правдоподобность предсмертного письма тоже будет вызывать сомнения. Так что лучше уж верёвка..
– Ты чудовище! – прорычал Круглов, медленно вставая из-за стола. Пальцы сжали край стола так что кисть побелела. – Зачем ты хочешь чтобы я это сделал? Говори, сука!
– Что ж, ты сам убил её, Савелий… – произнёс Алексей и сделал вид что медленно нажимает на спуск. Как и ожидалось, это тут же дало эффект.
– Стой!! – закричал следователь и выпрыгнул из-за стола. – Не стреляй! Я… я просто погорячился… Только не стреляй, ладно? – его взгляд потерял ярость и теперь стал каким-то умоляющим. – Я у неё единственный сын, если умру то за ней некому будет ухаживать, понимаешь? Я готов сделать всё что ты хочешь но не заставляй меня… убивать себя! У тебя у самого есть мать, подумай о ней!
Вот это он зря сказал! Потеряв контроль Алексей одним прыжком оказался рядом и со всей силы ударил его кулаком свободной руки по животу. Хотелось бы по лицу но нельзя, Круглов должен быть без внешних повреждений на тот момент когда его обнаружат.
– О матери, говоришь? – прошипел он сдавленным от ярости голосом, едва сдерживаясь чтобы не задушить следователя. – Так вы же сами её у меня отняли, твари! Убили у меня на глазах! Беззащитную, просто так! Она вам ничего не сделала, просто хотела жить! Неужели для вас это было так много, свиньи коммуняцкие?! И после этого ты говоришь что я чудовище?! Да по сравнению с вами я домашний мальчик-гимназист, собиратель марок! Да ты, сволочь, должен на коленях меня благодарить что я хочу оставить твою мать живой и удовлетворюсь только твоей смертью! Потому что я не вы! У меня есть границы! А вот вы… Вы, радетели за народ, готовы пойти на любую мерзость, подлость, убийство, предательство лишь бы всё было по вашему! Вот только сам народ-то спросили, хочет ли он вашу власть, поганые колхозы и всё прочее? Или всех скопом во враги народа записали, в том числе и сам народ? А? Я ведь видел, начиная с 37 года как часто "воронки" по ночам мимо проезжали… А потом, смотрю, то один директор пропал, потом другой… начальники да и рабочие бесследно пропадали. И как странно, что многие были коммунистами, гордились своими "корочками", на собраниях выступали, славили усатого грузина..
Бешенство отступало и Алексей взял себя в руки, мысленно подосадовав на свою несдержанность. Надо быть более спокойным, хоть и трудно. Образ красивой, мёртвой матери снова встал перед глазами.
– Было даже смешно один раз… хотел я одного важного коммуниста год назад отправить проведать товарища Ленина. Следил за ним, приготовился. Только ночью хотел к дому подойти и что ты думаешь? Подъехали ваши и через пару минут увезли под конвоем! Я даже рассмеялся… Надо же, враги мою работу делают, сами себя уничтожают! Ирония судьбы, согласен? Впрочем, ничего удивительного, после революции часто так бывает, победители уничтожают своих верных бывших товарищей… До сих пор помню его крики: "Товарищи, это нелепая ошибка! Я верный коммунист и никакой не шпион! Отпустите меня, я буду жаловаться самому товарищу Берии! У меня есть друзья в наркомате!.." Дурачок, верно? – усмехнулся он, отходя назад.
Застонав, Круглов с трудом встал сначала на колени, а потом на ноги. Не смотря на Алексея он тихо спросил:
– Значит, ты беляк недобитый? Контра? Прихвостень царский? Как зовут-то тебя, перед смертью хоть узнать хочу?
– Обойдёшься! – грубо отказал Залесский. – Тебе моё имя ничего не скажет. А что насчёт беляка или прихвостня… То это ещё как сказать. Во время революции ребёнком был так что при всём желании не смог бы сражаться против вас. Но когда вырос то взял своё! Не один "красный" урод лёг от моей руки! – зло стиснул зубы он. – Всё, хватит болтать! Сорви занавеску и привяжи её туда! – показал монархист рукой на крюк над окном. – Будешь тянуть, изменю свой план и твоя мать станет умирать с выпущенными кишками..
С мёртвым лицом следователь сделал что он сказал. Казалось, он потерял волю к сопротивлению и жизни. Механическими движениями Круглов встал на табурет, надел на шею петлю из занавески и только теперь посмотрел на Алексея.
– Хочешь что-нибудь сказать напоследок? – спросил Залесский, тоже глядя на него.
Тот прохрипел, не спуская с него своих глаз:
– Будь ты проклят, паскуда… – и вытолкнул табурет из-под ног.
– Я уже давным-давно проклят… – ответил Алексей, глядя на дёргающегося следователя но тот его уже не слышал. Через минуту тело окончательно расслабилось и в комнате тут же запахло мочой. Залесский сморщился но ничего не сказал. Вполне естественная реакция организма после смерти..
Теперь можно уходить. Оставив письмо на столе он тщательно вытер все поверхности где прикасался к чему-либо и, прежде чем выйти из комнаты, тихо сказал матери погибшего:
– Я мог бы сказать что мне жаль что так всё случилось… Но мне не жаль… Если сможешь, живи дальше. А если нет, то… – не договорив, Алексей вышел в прихожую, снова проделал все операции по уничтожению следов, собрал с пола пустые бумажки ложного пакета и осторожно выглянул наружу, на лестничную площадку.
Всё было тихо и спокойно. Выйдя наружу он захлопнул дверь и начал спускаться вниз. Уже поздравляя себя с успехом Залесский похолодел услышав как где-то наверху открылась и закрылась чья-то дверь. Подавив желание посмотреть вверх он ускорил спуск. Отчаянно надеюсь что не вовремя вышедший жилец не догадается глянуть вниз между перилами Алексей быстро вышел из подъезда и пошёл прочь.
Во дворе, на удачу, никого не было, а когда он оказался на другой улице это было уже не страшно. Перейдя дорогу Залесский успел втиснуться в попутный автобус и вскоре снова был там же откуда и уехал. Вернувшись в сарай монархист снова переоделся в одежду бедного, старого интеллигента, загримировался и нацепил
