Книга Улисс - Иван Охлобыстин

И снова тема тем. И снова хочется по существу. И снова особо нечего сказать. Кроме правды, разумеется, а поскольку настоящей правды никто, кроме Бога, знать не может, ограничусь перечислением фактов и своими вычурными комментариями. Обижался ли я вообще так, чтобы до самого дна души, до корневой системы? Да нет. Глупо. Если быть объективным, обижаешься всегда на что-то конкретное, а значит, имеющее основание в самом тебе. Глупо обижаться на самого себя. Разве что сетовать. Тем не менее тридцать лет назад я решил стать волшебником, но поскольку я был психически здоровым ребенком, то выбрал самую близкую по профилю работу – кинорежиссера. На этот выбор меня подвиг монолог волшебника в исполнении ныне покойного Янковского. Много лет спустя, снимаясь с ним в фильме «Царь», я рассказал Олегу Ивановичу, какое влияние на мою жизнь оказало его творчество. «Боже! – царственно вздохнул он. – Я породил чудовище!»

Не дерзну оспаривать классика, но всему есть логическое объяснение. В моем случае оно выглядело так: ко времени, когда я завершил свое обучение во Всесоюзном государственном институте кинематографии, отчизна ввалилась, как пьяный мужик в пивную, в эпоху звонких девяностых. Все, чему нас учили в институте, оказалось невостребованным. Во всяком случае, идеалы точно. Те, перед кем художники отчитывались, как перед ангелами на Страшном суде, перестали именоваться не множественным, но уважительным словом «зритель» и превратились в однородную, коричневую, дурно пахнущую массу с погоняловом «электорат». А доминирующей характеристикой стали не терзания так и недопонятых почвенников и евразистов, а количество голов с ушами. Признаться, еще пару лет я не замечал этих изменений и продолжал гореть искусством, хоть прикуривай. Тогда были сделаны фильмы «Урод», «Нога», «Мусорщик», «Дух», «Мытарь» и т. д.

Отрезвился поздно, но категорически. Основал с друзьями компанию по снабжению состоятельных и тщеславных соотечественников политкреативом, что было несложно, поскольку предшествующие наработки в этой области сводились только к знанию принципов демократического централизма. Быстро наколотил денег и мотанул по миру, как и положено всем молодым и разочарованным. Онегинский период закончился поножовщиной в пабе и десятидневной отсидкой в тюрьме под Ольстером, где я имел длительную беседу с одним из активистов ирландской Республиканской партии, который пересказал мне своими словами все тот же монолог волшебника из «Обыкновенного чуда», хотя и говорил мне рыжий, щербатый дядька о целях и задачах ирландских патриотов в их борьбе с английскими оккупантами. Я понял, что, несмотря на то что мудрецы давно не сигают в пропасть из любви к истине, а корпят над созданием силиконовых сисек, и солдаты попирают смерть не из любви к Родине, а отстаивая права на нефтяную трубу искренне презирающего их ворья, мне-то задачи никто не отменял.

И по возвращении в отчизну я опять ушел с головой в кинопроизводство. Поскольку на тот момент кинопроизводство в основном занималось обслуживанием половых партнерш нашей лыковой олигархии, я за два-три года заработал все необходимые для самоуважения кинопремии и позволил себе всласть подурить. Меня мотало по жанрам и методикам, стилям и ритмам. В глубине души я руководствовался довольно прагматичными мотивами – отшлифовать мастерство и, когда мир таки опомнится, быть во всеоружии. Но годы шли, а факторы силиконовых сисек и трубы оставались доминирующими. Мало того, многие из моих же непримиримых соратников «в борьбе за это» составили на «это» прайс и все силы своего таланта бросили на эстетизацию процесса погружения раскаленных паяльников в задницы должников и духовных терзаний всякой мрази, разбогатевшей на старушечьих гробовых копейках. Причем, что вообще не укладывалось у меня в голове, они продолжали складывать губки куриной жопкой, если кто-то не видел режиссерской версии «Жертвоприношения» столь почитаемого ими Андрея Арсеньевича Тарковского. Буду честным: некоторое время я пытался принять их мировоззренческую конструкцию как очередной виток эволюции, но меня хватило ненадолго. От путаницы в голове начал пить горькую.

Из бездны меня вытащил Ролан Антонович Быков, которого я с тех пор и поныне считаю своим учителем. Как-то я признался ему в непреодолимом желании активировать ядерную бомбу в центре «Мосфильма» и вычеркнуть заранее эту позорную главу из будущего учебника истории. На это он мудро посоветовал проявить милосердие и всеми силами своего таланта помочь отечественному кинематографу достичь критической точки, по прохождении которой этот вид искусства либо вернется к прежним идеалам, либо канет в Лету – что, собственно, и происходит сейчас. Тогда же я написал сценарии «Даун Хаус», «ДМБ» и снялся в «Восьми с половиной долларах». Как и следовало ожидать, упомянутые работы имели успех, а я бросил пить. Но вскоре Ролан Антонович умер, а организованный им Центр детского фильма стал заниматься чем угодно, кроме детского кино, и меня вновь обуял сплин. Благо ненадолго – я женился и с головой погрузился в религию, где чувствовал себя довольно комфортно, пока не был приглашен в Православное информационное телевизионное агентство в качестве автора и ведущего передачи «Канон».

С этого начались новые разочарования, похлеще прежних. Я видел, как измываются над людьми, но так как это происходило там… Это повод для отдельного материала, который я, естественно, никогда не напишу, уважая институт Церкви, не несущий ответственности за нескольких подонков, паразитирующих на вере и верующих людях. Только один случай, который взорвал мне мозг и стал последней каплей, переполнившей чашу терпения. В то время как руководители ПИТА покупали себе последние модели «Мерседесов» и квартиры в центре столицы, сотрудники агентства падали в голодные обмороки, поскольку им по пять месяцев не платили зарплату, ссылаясь на то, будто телеканал-покупатель не отдает деньги. При этом набожное начальство через слово поминало Спасителя и неистово крестилось по любому случаю. У нашего оператора умер годовалый младенец, несчастный отец в слезах просил триста долларов на похороны, но благообразный начальник, опять сославшись на волю Божью, отказал ему. Оператор похоронил ребенка в гробу, сколоченном из ящика стола.

Меня тогда не было в Москве, иначе я бы до сих пор отбывал срок за убийство. Но, вернувшись, я тут же ушел из этой адской конторы, за что был публично осужден в прицерковной прессе как извращенец и наркоман. Я зарекся когда-либо сочетать по существу вопросы веры и профессии. Мне очень повезло с духовным отцом. В конце концов, Богу было угодно, чтобы я стал священником, хотя, признаться, в данном случае Его воля непостижима: я не хотел быть священником, потому что хорошо знал себя и считал, что для этого великого удела я недостаточно внутренне воспитан. Но, так или иначе, я им стал и честно служил десять лет, а потом сам подал Святейшему прошение отстранить меня от служения, пока я снимаюсь в кино. Будем считать, что в моем лице Церковь провела определенный эксперимент и сочла подобное совмещение невозможным. Есть нюансы, действительно препятствующие этому. Как единственный в истории Церкви священник, три года сочетавший этот долг с работой актера, знаю по личному опыту: да, это невозможно. И не по причине какой-то особой греховности актерской деятельности, а по более обыденной причине – неготовности общества принять подобное сочетание.