Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
Или – надев. Штаны, кстати, были настоящие, хоть и белые. То есть джинсы. То есть фирмы Lee. Значком этой фирмы, крошечным, величиной с номерок для прачечной, а не этой вульгарной кобылой во всю задницу, я особенно гордился (кто разбирается, тот оценит…). Правда, чересчур белые… Мастерство писателя, как нас учили в школе, сказывается прежде всего в отборе деталей. Пойди скажи, нужны ли здесь эти брюки?
Но мне-то они были нужны!
Я их вижу.
И вижу я их на нем.
Он лишил их девственности.
На заднице у него уже расплылось красное пятно от раздавленной им в автобусе тутовой ягоды (то-то он так нетерпеливо ерзал!..), но он его никак не видит (и не скоро еще увидит), а видит он «там море Черное, песок и пляж…» – ничего, кроме пальм, он не видит – ему достаточно для Рио-де-Жанейро – он стоит на ступеньках парадняка, под таким, дореволюционным еще, изящным козырьком, на тихой, не проснувшейся еще улочке столичного города Сухума, где пыль еще ленива в тени, и, «острый локоть отведя», победно дует в зеленую бутылку, а на самом деле – из нее, и бутылка сама не зеленая, а зеленая в ней жидкость (никогда прежде не видел такой…); он и сам впервые такую пьет: он ни разу еще не встречал такой водки, радостно окрестив ее тут же «зеленым змием», – водка между тем называлась на этикетке «Тархун» и носила цвет этой травы, на которой считалась настоянной. И вот он ее радостно дует, в первом же после покупки парадняке, и чем выше задирает он голову, тем голубее небо, и золотее солнце, и розовее стены домов, и ажурней листва деревьев, и похож он в своих глазах сейчас на того самого мулата в белых штанах, хоть и лишенного… а не на того пионера-горниста в парке (это уже в глазах моих…), в сени которого допьют они эту бутылку, но уже не в одиночку, а вместе с подоспевшим туда Дауром. Вместе с ним они ласкают взором розовый Сухум: пальмы, хули говорить… Перед ними даже проходят то ли ослик, то ли милиционер – один везет арбуз, другой грызет лепешку, один ухом, другой глазом поведет – и все.
И больше, как говорится в исландских сагах, вы не услышите о штанах, ибо они не встречаются в дальнейшем повествовании.
«Вы как хотите, а я больше не пью», – сказал я ему. А он даже не отмахнулся, столько в нем накопилось презрения ко мне.
В конце концов, я не возражал. Я так наподдавался с Павлом Петровичем по методике тайного советника Иоганна фон Гёте (пользуюсь терминологией незабвенного Венички), не давая ему ни капли, что пора было и честь знать.
Итак, я более или менее с чистой совестью передоверил его Миллиону Помидоров, и они побрели «по белым кудрям дня» (выражение Даура Зантария, кажется, из Есенина).
Если у современного героя и стерлись черты лица и вылезли кудри, то у белого дня они остались. Чистый его локон окунулся в Черное море в виду белоснежного лба гостиницы «Абхазия» (построенной по проекту академика Щусева, как и гостиница «Аджария», что в Батуме, для запланированной Сталиным конференции стран-союзников, ни там ни там, однако, не состоявшейся, а потому получившей название Ялтинской). Чтобы скобки не были такими длинными, с этого и начнем подслушивать их разговор в кафе «Амра», что выдается белым молом в Черное море напротив гостиницы «Абхазия»…
– А что, и была бы тогда Сухумская конференция…
– И Черчилль и Рузвельт приехали бы тогда в Сухум…
– И сидели бы они, как мы с тобой…
– И пили бы кофе на «Амре»…
– «Амры» тогда не было…
– «Амра» была всегда!..
– Черчилль пил только армянский коньяк…
– С каких это пор?
– А вот как раз на Ялтинской конференции и решили. Каждый год Сталин отправлял ему вагон лучшего армянского коньяку…
– Ну да, и сигары от Кастро…
– Слушай! Зачем так… я знаю, что тогда Кастро не было!
Эта реплика означает, что их уже не двое, а значительно больше, по крайней мере на армянина Серож, бармена из соседнего бара, отдыхающего от предстоящей работы.
– Кастро не было, зато сигары были…
– Слушай! Ты что пристал… Тебе что, лучше, чтобы Ялтинская конференция в Батуми была!
Повод выяснить, какие сигары курил Черчилль после непременной рюмки армянского коньяку, представился тут же. Он давно привлекал наше внимание, этот почти что в пробковом шлеме, кормивший чаек и пивший все ту же чашку кофе с красноречиво молчащим сопровождающим; по нашему предположению, он так и оказался – англичанином… Мы тут же перевели ему наш вопрос на доступный ему язык: с помощью слова «Черчилль» мы подливали ему коньяку и важно курили его «Мальборо», будто сигары, – он все не понимал.
– Вы, русские, странные люди, – сказал он после третьей рюмки, – любите Тачер, любите Чёрчил… Вы – странные люди.
Мы, русские: два абхаза, два мингрела, один армянин и один грек, не считая меня, – слегка было обиделись то ли за Россию, то ли за то, что он с самого начала знал по-русски, и заказали новый кофе.
Не по национальностям, а по чашкам мы делились! Два средних, два ниже среднего, один садэ, два султанских, один двойной сладкий и один ординарный без сахара, один для Марксэна, один для меня… Англичанин приходил в восторг, и было из-за чего. Это был ритуал! Во-первых, без очереди – коренные жители, право завсегдатайства, близкое знакомство с кофеварщиком; очередь, приезжая, молчит, робеет, не возражает; раз не возражает, значит приезжая… «Дэвушка, надолго к нам? Дэльфинов уже видели?» – акцент нарочный, в Сухуме мало акцента, акцент для романтики, чтобы боялись и уважали, недельная небритость (что войдет в моду на Западе лишь много лет спустя), золотая цепочка, небрежно заправленная белая рубашка расстегнулась, обнажая утонувший в шерсти крест, рукава закатаны как бы случайно, ниже локтя, мускулистая, небрежная кисть, можно с толстым золотым перстнем… «Овик, еще шесть, будь добр, два выше среднего, один средний, два ниже среднего, один нормальный!» Особый шик кофейщика – не обратить никакого внимания на заказ, но тут же его безошибочно выполнить, не перепутав чашки: кому – какую. Особый шик заказывающего – иметь ласку в голосе и строгость в лице, не суетиться с расплатой, чтобы подать потом мятую бумажку с пренебрежением к ней, но не к кофе и кофейщику… Исполнив этот балет, заказавший еще не сразу освобождается от маски, но потом, выслушав с потупленной скромной гордостью тост за себя, все-таки освобождается и подключается к разговору…
– Можно считать его евреем, а можно и не считать…
– Если по матери, то считать. Евреи считают национальность по матери.
– Ну а по отцу само собой. Если ты Рабинович, то будь у тебя мать хоть русская, все знают, что ты еврей.
– Так, получается, евреев больше. И с той стороны, и с этой. Умные люди…
– Да, не то что абхазы. Нас только меньше. И если по отцу – грузин. И если по матери – грузин.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
