Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
При этих словах все головы в операционной развернулись в мою сторону. Такой ответ мог показаться грубым и бездушным, но после многих лет взаимной любви и поддержки между нами с женой установилось полное доверие и взаимопонимание.
Через три минуты после первой встречи я требую от пациентов, их супругов, родителей, детей и других сопровождающих доверить мне жизнь – собственную или их близких. Я рассчитываю на это доверие, и оно мне необходимо.
Штатные сотрудники медицинских учреждений по умолчанию считаются квалифицированными специалистами. Чтобы стать штатным анестезиологом или штатным врачом любой другой специальности, нужно получить государственную лицензию, а также предъявить рекомендации и дополнительные сертификаты. Анестезиолог, завершив обучение, программа которого утверждена государством, должен отработать определенное количество операций разной направленности, сдать письменный экзамен и затем пройти последнее испытание: устное собеседование, состоящее из двух получасовых опросов, которые проводят опытные анестезиологи, и где кандидату могут задавать любые вопросы по его специальности. Я говорил со многими экзаменаторами, и большинство утверждали, что уровень специалиста становится ясен в первые десять минут собеседования.
Пациенты и их родные принимают решения быстро. Это происходит каждый день в моей больничной практике. Они не задают вопросов, что для меня удивительно: хватило бы пальцев одной руки, чтобы пересчитать, сколько раз за все время работы кто-то из них поинтересовался моим образованием и опытом, прежде чем лечь на операционный стол. Конечно, подобные вопросы более актуальны в отношении врачей с частной практикой. Но лично я бы предпочел, чтобы меня почаще спрашивали о том, что я как доктор представляю собой.
В больницах, где обучаются будущие специалисты, доверие ставится превыше всего. Я обучаю интернов, которые завтра станут анестезиологами. Я учу тех, кто уже закончил медицинский колледж, делюсь с ними своими знаниями в детской анестезиологии. Я слежу за тем, как они работают.
Однажды мне позвонила мать девочки, которой предстояла операция. Она сильно беспокоилась, хотя процедура была совсем несложной и проводилась амбулаторно. Однако когда речь идет о твоем ребенке, несложных процедур не бывает. Мать поступила так, как следовало бы поступать каждому пациенту или каждой семье. Она начала расспрашивать друзей и медицинских работников о том, кого из анестезиологов они могли бы рекомендовать.
То, что ей хотелось подробнее ознакомиться с планом анестезии, меня не удивило. Удивительно, скорее, как редко случаются подобные звонки. В нашем отделении существует целая система телефонных консультаций, для которых ежедневно выделяется один анестезиолог. В тот день это был не я. Но она потребовала пригласить меня к телефону.
Секретарь перевела ее звонок. За оперблоком, на пересечении двух коридоров, висел на стене телефон; я поднял трубку и сказал: «Да. Это доктор Джей».
– Здравствуйте. Спасибо, что согласились со мной поговорить, – ответила мать девочки.
Телефонные звонки – это почти что встреча с глазу на глаз, разве что без визуального контакта. Я стараюсь раз-другой пошутить с собеседником, убивая тем самым сразу двух зайцев. Во-первых, пациент или родственник расслабляется и перестает говорить отрепетированными фразами. Во-вторых, время воспринимается совсем по-другому. Кажется, что мы беседовали дольше, чем на самом деле. Человек, с которым я говорю, понимает, что я не спешу от него отделаться, и искренне радею за его интересы. Я получаю информацию, которая мне нужна, а также весьма ценные дополнительные сведения, позволяющие легче завязать доверительные отношения с пациентом, не давя при этом на него.
Не ходя вокруг да около, мать сказала:
– Могу я вас просить заняться анестезией на операции моей дочери?
То есть она хотела, чтобы наркоз давал именно я.
– Из чистого любопытства: откуда вы обо мне узнали?
Она ответила, что поспрашивала знакомых, и мое имя неоднократно всплывало в разговоре. То, что ей посоветовали обратиться в наш госпиталь, меня не удивило, поскольку я работаю в одном из самых передовых педиатрических центров штата. Мы лечим любые детские заболевания и принимаем детей из любых стран мира. Удивительно было то, что она выбрала конкретно меня.
Мое эго ликовало. Возможно, тот, с кем она говорила, вообще никого не знал, кроме меня, а может, понятия не имел о моей квалификации и опыте. Однако я предпочел не развивать эту тему и просто насладиться толикой лести. С годами я накопил немалый опыт, заседал во многих комитетах, местных и общегосударственных. И все равно, обращались ко мне, как правило, только знакомые. Звонок постороннему доктору с подобной просьбой был достаточно необычным.
Я решил подождать – настоящая причина, по которой она звонила, все равно должна была всплыть. Похоже, дело упиралось в краеугольный камень медицинской этики, и я не спешил на него ступать. Наконец, поинтересовавшись, буду ли я свободен в день, на который запланирована операция, и получив ответ, что я найду для них время, она задала свой главный вопрос: «Вы сделаете анестезию сами? Я не хочу, чтобы ее делал интерн». Меня, и только меня, она могла допустить до своей дочери. Практикантам в лучшем случае разрешалось сидеть в углу и смотреть.
Этот спор – замкнутый круг, которому никогда не будет конца. Кому доверять: наставнику или ученику?
Уверен, нет в больнице такого отделения, где пациенты не требовали бы, чтобы их лечили только штатные врачи. Чтобы штатный педиатр ставил капельницу или брал кровь. Чтобы штатный анестезиолог давал наркоз и интубировал ребенка.
Важнейшее правило медицины гласит: посмотри, сделай сам, научи другого. Обучение начинается, прежде всего, с чтения. За ним следует наблюдение, однако опыт наблюдением не приобретешь. Оно дает только информацию. Опыт нельзя почерпнуть из книг – надо прикоснуться руками к живому человеческому телу.
Пианист не сыграет пьесу Баха или Бетховена, даже если тысячу раз посмотрит видео с ней. Чтобы научиться, он должен сам сесть за клавиши, – а врач точно так же должен исследовать тело человека. Неопытным рукам надо дать возможность прощупать, что нормально, а что нет, чтобы затем обнаруживать эту разницу.
И как же отвечать родителям, просящим – или, еще хуже, настаивающим, – чтобы только штатный доктор, а не интерн, лечил их ребенка? Все доктора и все больницы отвечают по-своему. Многие подчиняются, говоря просто «да, конечно». За закрытыми дверями все равно не видно, кто в действительности занимается пациентом. Порой никто из присутствующих в операционной даже не знает, что такая просьба поступала, – кроме врача, с которым происходил разговор.
Поскольку интернатура имеется менее чем в двадцати процентах больниц, да и там сводится лишь к программам по отдельным специальностям, вопрос о вовлечении интернов поднимается достаточно редко. Однако в больницах с полноценной интернатурой он постоянно стоит на повестке дня. У пациентов и их родных есть выбор. Обычный госпиталь может стать лучшим вариантом для тех, кому важно, чтобы их лечили только штатные врачи. Правда, в любом случае, в лечении будут принимать участие ассистенты докторов, техники и обучающиеся медсестры. Вопрос о штатных сотрудниках, таким образом, хоть и под другим углом, все равно остается. Ассистенты и медсестры обеспечивают уход за пациентом.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
