— Право, Джулиен, вы слишком многого от меня хотите, несмотря на всю мою привязанность к вам. Я не вижу вас неделями — нет, месяцами, — разве что по случаю на каком-нибудь приеме. И вдруг вы объявляетесь здесь с какой-то деревенской нищенкой, которая привлекла к себе ваше внимание, и просите меня не только оказать ей гостеприимство, но одолжить мои самые красивые платья. Я заявляю, это уже чересчур!
Низкий голос что-то возразил в ответ, но Леона не расслышала, что именно, потому что стремительно бросилась от окна в противоположный конец гостиной и с пылающими щеками упала в кресло, опустив голову и заломив руки. Леона испытывала жесточайшие муки стыда и унижения. Так вот чего стоили заверения лорда Чарда, что его сестра обрадуется этому визиту и что в Клантонбери у нее не будет недостатка в подобающей одежде! Как она могла быть настолько глупа, чтобы довериться ему? — спрашивала себя Леона.
Она чувствовала, что ее щеки снова и снова вспыхивали румянцем от гнева и смущения. Деревенская нищенка, как же! Как посмела герцогиня сказать о ней такое?
Леона вспомнила своего отца, его благородные, аристократические черты лица, генеалогическое древо, которым он так гордился, восходившее к тем Ракли, которые защищали Британию против войск Вильгельма Завоевателя[12]в битве при Гастингсе.
— Как она посмела? — произнесла Леона вслух, и охвативший ее прилив гордости, казалось, не оставил следа от замешательства, заставив девушку вскочить на ноги. Подбородок ее был высоко поднят, в глазах появилось упрямое выражение.
«Я не позволю им так унижать себя!»— как раз подумала она, когда дверь гостиной распахнулась и вошла герцогиня в сопровождении лорда Чарда.
По-видимому, мнение ее милости изменилось по пути в дом под влиянием доводов брата, но даже теперь она не собиралась сдаваться окончательно в своем отношении к вновь прибывшей, и, когда герцогиня прошествовала через комнату, было очевидно, что держалась она с истинно королевским величием и приготовилась оказать Леоне весьма прохладный прием.
Леона почему-то представляла ее себе высокой — вероятно, потому, что лорд Чард был высокого роста.
Но вместо этого она увидела перед собою женщину примерно одного с нею сложения, хотя совершенно непохожую на нее.
В двадцать семь лет герцогиня Клантонбери находилась в самом расцвете своей красоты. Она была брюнеткой, с волосами цвета воронова крыла и бровями вразлет над почти фиалковыми глазами, оттенявшими ее нежную кожу, белую, как цветок магнолии.
Миниатюрная, обаятельная и жизнерадостная, Харриэт Клантонбери могла, когда она того желала, внушать благоговейный трепет. Сейчас был как раз один из таких случаев.
— Могу ли я представить мисс Леону Ракли? — обратился к ней лорд Чард и нахмурился, когда герцогиня звонким, но леденяще холодным голосом произнесла:
— Как поживаете, мисс Ракли? Мой брат, насколько я поняла, привез вас к нам погостить.
Леона опустилась на пол в глубоком реверансе, держа в то же время свою белокурую головку высоко, смело встречая на себе взгляд герцогини. Она явно робела, и в то же время гордость в ней преобладала над всеми прочими чувствами.
— Я должна принести вам, мадам, свои самые искренние извинения, — ответила она мягко, — за то, что мой брат и я позволили себе навязываться вам без приглашения, но лорд Чард весьма решительно настаивал на нашем приезде сюда — как мне кажется, по причинам иным, нежели простое желание доставить нам удовольствие.
Если тон герцогини был полон холодной надменности, то Леона ухитрилась повести себя с еще большей сдержанностью. По сути, ее крайняя молодость делала холодность и отчужденность в ее голосе даже более явными, чем у женщины более старшего возраста.
Герцогиня выглядела слегка удивленной, и, хотя Леона изо всех сил старалась держаться с достоинством, ощущая на себе пристальный взор лорда Чарда, она ясно сознавала, что ее грудь взволнованно вздымалась под серым ситцем платья и руки, поддерживающие белую шаль, чуть вздрагивали, как она ни старалась придать им устойчивое положение.
Совершенно неожиданно герцогиня смягчилась.
— Да ведь вы же совсем еще ребенок! — воскликнула она. — И чрезвычайно прелестны к тому же. А Джулиен не сказал мне… — Она внезапно оборвалась на середине фразы, задорно прикусив губу, и бросила беглый взгляд на своего брата. — Я не сомневаюсь, Джулиен, — добавила она, — что мисс Ракли права и за этим визитом кроется вполне определенная причина. В чем дело? Прошу вас выложить нам все начистоту.
— Уверяю вас… — начал было лорд Чард, но тут герцогиня прищелкнула пальцами и снова обернулась к Леоне.
— 0 — ля-ля! — воскликнула она. — Не обращайте на него внимания, он явно намерен изворачиваться. Я знаю своего брата настолько хорошо, что сразу могу сказать, когда он собирается обвести меня вокруг пальца. Вы должны объяснить мне, почему вы здесь и что все это значит, так как ручаюсь, что от него мы не добьемся ни слова.
Тон ее был теплым и сердечным, и теперь она улыбалась чарующей улыбкой, способной обезоружить любого представителя противоположного пола, которого ей случалось задеть. Но Леона по-прежнему оставалась неприступной.
— К сожалению, мадам, — сказала она, — мне ничего не известно о тех тайных мотивах, которые побудили лорда Чарда настаивать на нашем визите в Клантонбери.
Я полагаю, у него вошло в обыкновение преподносить сюрпризы, поскольку у меня было всего лишь полтора часа, чтобы подготовиться к его приезду в наш собственный дом.
— Ну разве это не похоже на Джулиена? — подхватила герцогиня. — Всегда непредсказуем и, более того, всегда появляется тогда, когда его меньше всего ждешь. Но мы должны быть снисходительны, потому что, когда бы он ни приехал, всегда большое счастье видеть его.
Она улыбнулась своему брату через плечо, располагаясь на удобной, обитой парчой софе и жестом приглашая Леону сесть рядом с нею.
— Теперь, когда вы здесь, — продолжала она с воодушевлением, — мы не станем утруждать себя догадками, как и почему это произошло, но позаботимся лучше о том, как сделать ваше пребывание у нас приятным.
Ваш брат с вами, насколько я поняла?
— Хьюго, должно быть, в конюшне, присматривает за лошадью, на которой он приехал сюда, — объяснила Леона. — Он очень придирчив в том, что касается ухода. за лошадьми, и, боюсь, не доверит никому — даже грумам вашей милости — проследить за тем, чтобы их вытерли так, как он считает нужным, — Герцог точно такой же, — призналась герцогиня со вздохом. — Даю вам слово, порою я чувствую неловкость и даже зависть, глядя, как он суетится вокруг своих лошадей, вместо того чтобы уделить хоть малейшую долю внимания мне.
Теперь уже было совершенно очевидно, что герцогиня смягчилась и готова была почти на равных беседовать со своей гостьей. Но Леона до сих пор не могла окончательно успокоиться. Слова «деревенская нищенка» все еще звенели у нее в ушах, и, подняв глаза на лорда Чарда, по-прежнему стоявшего рядом с ними, она произнесла, обращаясь к нему:
