И вдруг она внезапно вспомнила, что сказал ее партнер на балу прошлым вечером.
«Акробаты на трапециях в Воксхол Гарденс!»
Она оцепенела и почувствовала, как молния страха пробежала по ней, ибо поняла, что маркизу грозит опасность, Гермия как будто снова услышала Хиксона, говорившего ей, что его господин считает, что никто не сможет войти в его спальню, если не превратится в паука или в муху, способную влететь через окно.
«Это как раз и хочет сделать его кузен!» — в ужасе сказала себе девушка.
Она бросила еще один, последний взгляд вдоль стены и увидела, что один человек был уже на самом краю балюстрады, и ей показалось, что через его плечи перекинуты веревки.
Было очевидно, что другой начал медленно опускать его вниз, к окну в спальне маркиза.
С криком, застрявшим в ее горле, она повернулась и, толкнув настежь дверь спальни, подобрала свою ночную рубашку и бросилась бежать по коридору, ведущему к другому концу дома.
Коридор был длинным, и на бегу Гермия с отчаянием думала, что, если она опоздает, Рошфор де Виль или тот, кого он нанял убить маркиза, исполнит свою зловещую задачу, прежде чем она сможет спасти его.
Убийца скорее всего войдет в спальню и ударит маркиза ножом, поскольку это не произведет шума.
И все же она не была уверена в этом. Им быстрее и, быть может, проще застрелить его с балкона.
Тогда преступник будет сразу поднят обратно наг крышу, прежде чем кто-либо увидит его в таком необычном месте.
Все это пронеслось в ее голове, пока она бежала по мягкому ковру мимо комнаты леди Лэнгдон, мимо пустых резервных комнат, за которыми располагались спальные апартаменты маркиза.
Сердце яростно колотилось в ее груди.
Она знала это, поскольку леди Лэнгдон провела ее однажды по дому и показала спальню маркиза, сказав:
— А это помещение традиционно считалось апартаментами хозяина дома, где спали мой отец, мой дедушка и мой прадед. Это единственное место в доме, которое Фавиан не переделывал, оставив его точно таким, каким оно было. Мне нравится это, потому что навевает столько воспоминаний моего детства!
Гермия запомнила эту большую, очень внушительную спальню с двумя окнами: одним, выходящим в сад, и другим, с противоположной стороны дома, откуда можно было видеть кусочек Грин-парка.
Наибольшее впечатление на Гермию произвела огромная кровать с четырьмя столбами, занавешенная малиновым бархатом. Задняя сторона кровати была украшена огромной копией герба маркиза, выполненной цветными красками.
Все это представлялось почти царским и самым подходящим фоном для него, а теперь, думала она, продолжая бежать все быстрее и быстрее, это может оказаться его ложем смерти.
Она открыла дверь.
В спальне было темно, и лишь немного лунного света падало через открытое окно.
Это было окно, выходящее в сад, и когда Гермия еще только двинулась к кровати, чтобы разбудить маркиза она уже увидела, как звезды за окном загородила тень, и поняла, что это были ноги человека, спускавшегося на балкон.
От бешеного бега у нее так сдавило грудь, что она почти не смогла ничего произнести.
— Милорд! — прошептала она, но даже не расслышала себя.
Он не отвечал, и с ужасом, который, казалось, пронзил ее тело как острие кинжала, она заметила, что свет от окна был уже почти полностью закрыт, и прошептала вновь:
— Милорд! Милорд! Проснитесь!
Шепча это, она протянула руку, чтобы потрясти его, поскольку он, очевидно, спал очень глубоко.
Однако вместо того, чтобы нащупать в темноте его плечо, ее рука коснулась чего-то твердого и холодного, лежавшего на низком столике рядом с кроватью.
Ее пальцы сомкнулись на атом предмете почти до того, как разум сказал ей, что это был заряженный пистолет, который, по словам Хиксона, всегда лежал там.
Взяв его в свою руку и взглянув с отчаянием на окно, она увидела, что человек снаружи уже сбросил веревки, на которых спустился.
Она заметила что-то сверкнувшее в его руке я поняла, что это был кинжал.
Все это случилось так молниеносно, что она не имела времени подумать и лишь осознавала опасность, приближавшуюся к спящему маркизу.
Подняв пистолет, девушка направила его на нападавшего, и в тот момент, когда он ступил вперед, чтобы войти в комнату, она нажала на курок.
Раздался оглушительный выстрел, который, казалось, почти разорвал ее барабанные перепонки. Человек в окне издал пронзительный крик, и Гермия зажмурила глаза.
Дрожа, она открыла их и увидела лишь лунный свет, вновь вливавшийся в комнату.
И когда в ее ушах все еще стоял звон от выстрела, она увидела, что дверь с другой стороны открыта и, вырисовываясь силуэтом на фоне золотого света, в дверях стоит маркиз.
Она едва могла поверить, что он был там, а не спал, как она думала.
Затем она бросила пистолет на кровать и подбежала, чтобы прижаться к нему.
— Он хотел… убить вас, — воскликнула она. — Он хотел… убить вас!
Маркиз обнял ее, и, когда она почувствовала силу его рук и поняла, что он в безопасности, Гермия разразилась слезами.
Рыдая, она уткнулась лицом в его плечо:
— Его… спускали вниз на… веревке с к… крыши… Я увидела это и подумала, что никак не успею… добежать сюда вовремя… и он убьет вас… пока вы… спите.
Ее слова как будто падали, спотыкаясь друг через друга, прерываясь рыданиями, от которых все ее тело тряслось под тонкой ночной рубашкой.
— Но вы успели вовремя, — спокойно сказал маркиз, — и снова, Гермия, вы спасли мою жизнь.
Он на Мгновение прижал ее теснее к себе.
Затем сказал:
— Я должен посмотреть, что случилось, но не двигайтесь, пока я не скажу вам.
Он осторожно посадил ее, еще плачущую, на край кровати и отошел, чтобы выглянуть из окна.
Он ничего не говорил, и ей вдруг почудилось, что все это был сон и не было никакого человека, а все это просто вообразилось ей.
Она боялась, что маркиз сочтет ее глупой и истеричной после происшедшего.
Затем она поняла, что это была реальность и что, если она убила человека, последствия могут быть страшными.
Гермия перестала плакать, но на ее щеках все еще оставались слезы, когда маркиз отошел от окна.
Она увидела, что на нем было темное одеяние, доходившее до пола, которое делало его почему-то еще более внушительным, чем обычно.
Она глядела на него умоляюще, и теперь он мог ясно видеть ее лицо в свете, проходившем из его гостиной.
— Вы очень храбрая, Гермия, — сказал он спокойно. — Мой кузен Рошфор мертв. С такой высоты невозможно упасть, не сломав себе шеи.
