Появились и другие побочные эффекты увлечения сексуальностью, например измерять свою ценность количеством партнеров
Говоря очень упрощенно, есть две основные модели взаимоотношений полов. «Восточная», или «патриархальная», или «архаичная» – назовите как хотите – относится к женщине как к имуществу мужчины, сначала отца, а потом мужа. Имущество, конечно, не может иметь равных с мужчиной прав, но его «берегут», это предписывается религией и традицией и является безусловной обязанностью «достойного мужа» и всей семьи. Восточная женщина просто не сможет оказаться одна на темной улице или в вечерней электричке – ее всегда сопровождают, она полностью защищена от приставаний посторонних. Если же вдруг кто-то что-то себе позволит, наглецу устроят личный ад судебными или внесудебными методами.
При этом от внутрисемейного насилия женщина совсем не защищена. Людям, выросшим в этой традиции, бывает сложно даже объяснить, что такое «изнасилование мужем», для них это выражение не имеет смысла, что-то вроде «украсть то, что и так твое».
В некоторых традициях женщинам сложно объяснить даже выражение «секс против твоего желания», потому что нет самого женского желания как понятия. Странным образом – крайности сходятся – в этом моменте такие мизогинные культуры совпадают в восприятии жизни с малолетними проститутками, сбегающими из провинциальных детдомов подзаработать «на трассе». Эти девочки бывают искренне уверены, что все разговоры про желанность и приятность секса для женщины – «гонево», сексуальный акт – это довольно противная, к счастью, не очень долгая процедура, которую надо перетерпеть – ну, как терпят смазывание горла при ангине. Зато к ней прилагаются приятности – денег дадут, покормят, покатают, да еще и ласковых слов наговорят, если повезет на доброго дяденьку. Послушаешь и думаешь – лучше б они были сексуально озабоченными, как считают их воспитатели.
Другая модель отношения к женщине гораздо моложе, она находится в стадии становления, можно назвать ее «западной», «европейской» или «моделью равноправия». Она предполагает, что все равны перед законом, имеют равные права на защиту, на распоряжение своим телом. Ни бо`льшая физическая сила, ни социальное положение, ни семейное положение не дают никому права посягать на сексуальную неприкосновенность другого человека. Давая женщинам права, она одновременно забирает у них привилегии «оберегаемых», то есть обычно в этой модели женщины работают, ведут самостоятельную социальную жизнь, а значит, ходят в том числе по вечерним улицам, ездят в одиночку в поездах и автобусах, ходят в бары, знакомятся и т. п. И закон защищает их от всех возможных посягательств. Если вдруг кто-то решит, что женщина, идущая темным вечером одна по улице, – легкая добыча, и позволит себе поддаться первобытным инстинктам, у него будут проблемы. И ни длина ее юбки, ни выпитый ею алкоголь никоим образом не будут являться оправданием для насилия по отношению к ней.
Своя логика есть и в той модели, и в другой, а настоящие сложности возникают тогда, когда два подхода сталкиваются или смешиваются. А вот положение женщин на постсоветском пространстве куда как хуже. В нашем случае происходит не столкновение моделей, а их уродливое скрещивание. Нашу женщину не берегут семья и традиция, но и сила закона по факту ее права не защищает. Она должна работать и возвращаться вечером одна, но, если она подвергнется угрозе насилия, скорее всего, ни полиция, ни сограждане на помощь не поспешат[116].
Действительно, если бы только одна из этих систем существовала в нашем культурном пространстве, то женщина могла бы с ней как-то идентифицироваться. А выходит, какой бы ни была сексуальность – бурлящим водопадом или спокойной прохладной рекой, неизбежно натыкаешься на упрек: «С тобой что-то не так», потому что к тебе применяют «двойные стандарты».
Нас долго учили равняться на идеалы, забыв предупредить, что самые незыблемые из них могут рухнуть. Человек, привыкший ориентироваться на идейный компас, потеряется даже в трех соснах, если этот компас даст сбой: если мама с бабушкой будут говорить одно, а манящий мир глянца – совсем другое.
Итак, медиа и мораль – составные части общей проблемы. С конца XIX века в сексуальную жизнь со своими критериями нормы и патологии вторгается медицина – третья составляющая МММ-системы.
Глава 2
Идеи Фрейда о сексе сегодня: что скрывает подсознание
Прежде чем поговорить о роли медицины в сексе, сделаем небольшой экскурс в историю. Начнем с личности Зигмунда Фрейда, гениальность которого нельзя рассматривать с позиции «правильно он говорил или нет». Он указал путь куда «копать» и сам принялся за «раскопки» доступными ему на тот момент методами. Результаты его исследований были затем неоднократно пересмотрены другими учеными. Сейчас это невозможно представить, но во времена Фрейда человеческое поведение считалось полностью подконтрольным сознанию, хотя и до появления его знаменитых работ появлялись идеи о подсознательном[117]. В наше время нейробиологи ведут горячие споры, существует ли вообще у человека сознание и свобода воли или же его поведение – результат работы невероятно сложного, но все же алгоритма нейронных цепей[118].
