Вот детство свое в другом времени помню. Это яркие воспоминания. Я вижу свой средневековый город, высокие монолитные стены, реку, каменный мост. Чувствую запах прелой кожи в башмачной мастерской, представляю ее тусклый свет, идущий из маленьких оконцев. Вспоминаю лица прохожих и клиентов. Своих родственников не помню, наверно был сиротой. Сейчас и языка не вспомнить, видимо плохо на нем еще говорил. А вот, через какие ворота сюда попал, ни как вспомнить не могу.
– Но ведь это могут быть воспоминания о прошлой жизни твоей души, а не тела, перенесенного во времени, как ты думаешь? – спрашивает Пашка. – Мы все когда-то могли жить в другом теле. Моя жена тоже ярко вспоминает, что в далеком прошлом, в какой-то восточной стране, танцевала в роскошном дворце для господ. И ощущает, что судьба ее в том теле была трагична. Может и у тебя не прыжок во времени, а, просто, воспоминание о прошлом воплощении?
– А если у твоей жены способности к танцам?
– Она рассказывала, что мечтала стать балериной и в детстве любила танцевать, но не вышло из нее танцовщицы.
– Вот видишь! Она перевоплотилась в другое тело, не соответствующее прошлому опыту души. А я полностью перенес навыки башмачного дела в сегодняшнюю реальность. Свободно чиню любую обувь. И я не один такой. Пленники времени, нашедшие меня, настоящие жертвы обстоятельств, а не симулянты. Они страдают в этом времени, скучают по родным и близким, оставленным за вековой далью, и все их думы только об одном: как бы поскорее вернуться в свой временной отрезок. Каждый из них помнит момент появления в этой эпохе, и я помню все в деталях, но ворот там не было.
Тонкиход замер, уйдя весь в себя и пытаясь сосредоточить внимание на обрывочных воспоминаниях. Уловив какой-то яркий момент из далекого прошлого, он говорит:
– Помню как я шел вдоль высокой каменной стены, был день, в руках моих сверток, видимо, относил заказ. Вдруг вспышка и я несусь по тоннелю из мелькающих белых и черных полос, пока не увидел впереди яркий слепящий свет. Когда глаза мои привыкли к восприятию обстановки, в которой оказался, я увидел быстро меняющиеся картинки и сцены из чьей-то жизни. Как будто я маленький мальчик и вокруг меня такие же малыши. Потом вижу двух, совершенно незнакомых, женщин. Они бегают, суетятся вокруг меня и что-то кричат, трясут меня. Но я не понимаю, чего они от меня добиваются. Еще со мной разговаривал мужчина в белом халате, видимо, врач, но тоже ничего от меня не добился.
Так я и стал жить немтырём в новом, непонятном мне, месте, окруженный заботой этих женщин. Привыкая к ним, я стал понимать, что они – мои, здешние, мама и сестра. Потом осознал – в какой стране и в каком времени я нахожусь. Поначалу боялся приближаться к необычным предметам и приборам. Многого не понимал, например, откуда берутся люди и животные в телевизоре, но скоро догадался, что если выдернуть провод, то все исчезает, значит, они приходят по тоненькому каналу. Еще меня поразили железные гремящие кареты, движущиеся без конной тяги. Все вокруг было ужасно не привычным.
Меня долго лечили, таская по разным врачам, но толку было мало, и все решили, что с памятью я и разум потерял. В школу не ходил, потому что не говорил. Со временем стал понимать слова и развил способности в правильном их произношении, но так и не выучился читать-писать. Ну и что? – в моем времени без этого живут и не страдают. Я, ведь, не был глуп, и до всего доходил своим умом. К тому же, видел, что знания не мешают людям совершать массу глупостей и несуразностей. Мне порой кажется, что человек приходит в этот мир попить, поесть, испытать все ощущения, создать кучу проблем для окружающих и самоликвидироваться.
– Это ты попал в точку, – соглашается Пашка. – Как только встанешь на ноги и ощутишь самостоятельность, так и начинаешь в спешке брать от жизни все непотребное, думаешь, еще успею осуществить главное свое предназначение. А когда опомнишься, так уже поздно – сил нет на воплощение светлой мечты.
– А пленники времени тем и отличаются от вас, что знают важность своего присутствия в том или ином временном отрезке, что жизнь дана для воспитания своей души. Время их всех забросило в Сибирь, как суровое и благодатное место для очищения и просветления своих мыслей. Наш предводитель, Филарет рассказывал, как на таежном просторе постигал это новое жизненное пространство и как он собирал таких же горемык, наказанных временем.
Молодая луна, словно неведомый зверь, осторожно пробирается сквозь мачтовый сосняк, готовясь к прыжку в чистое звездное поле. Неисчислимые полчища комаров с неистовым упорством наседают на гостей, почувствовав их беззащитность. Одновременно десятки игл вонзаются в тело, вызывая нестерпимую боль и ярость, неспособную дать отпор. От этого нашествия не спасает никакая одежда, только дым тлеющих головешек немного отпугивает крылатых хищников.
Тонкиход, не желая быть съеденным, отправляется в шатер. Но Пашка решает ночь провести у костра. Получив за день такую порцию впечатлений, он понимает, что не уснет, так просто, и до рассвета его будут одолевать мысли, вопросы, эмоции. Андрею же такая ночевка в лесу под открытым небом – великая радость.
Перетащив все ближе к спасительному огню, облачившись в более плотные куртки и шапки, они лежат и смотрят на звезды, наблюдая как искры пламени, уносятся ввысь и гаснут в сиянии Млечного Пути. А из звездной бездны навстречу им врываются в ночную тишину светящиеся иглы, внезапно зажигаясь и так же затухая.
– У меня в Екатеринбурге остался такой же взрослый сын, – заводит разговор Пашка. – Только мы не живем вместе. Я оставил семью и мотаюсь, не находя себе места из-за своих мыслей. Все чего-то пытаюсь себе доказать.
– Нас с матерью отец тоже бросил, – поддерживает тему Андрей, подбрасывая дрова и запуская в небо новый столб искр. – Но я на него не обижаюсь. Наверно для его больших дел нужна другая женщина, а не моя мать. Он мне рассказывал о какой-то теории, которую разработал его друг, что она может перевернуть всю мировую науку. Но я в это не очень-то верил. Теперь вижу, что такой человек на самом деле существует. Это действительно ты придумал, как можно изменять пространство?
– Я такой же, как ты, молодой был, любопытный. Хотелось объять и понять всю природу, разгадать, как она устроена и как смогла развиться до такого удивительного совершенства и богатства форм. С неудержимой страстью и великим упорством я думал об этом каждый день, и на меня снизошло озарение: удалось объединить все многообразие природы в единую картину-карту, куда вплелись, как нити в полотно, все мировые идеи.
В моей огромной стройной панораме эволюции, в виде линий, спиралей, ступеней, квадратов уместились все составные части микро и макро миров. Я разложил их по полочкам, как когда-то Менделеев разобрал по порядку химические элементы. Сама же периодическая таблица занимает в моей карте одну маленькую клеточку. Так и дарвиновская эволюция жизни получила свою линию развития в движении мировых процессов.
В картине, словно в волшебном зеркале, отразилась бесконечная глубина мироздания. В ней можно увидеть то, что было за триллионы лет до рождения Вселенной, как устроены элементарные частицы и более глубинные вещи.
