Егер ничего против них не имел — как раз наоборот. Он верил в то, что они сумеют спасти Германию — и все человечество. Но ученые считали, что нуждаются в его помощи… и жестоко ошибались.
Гейнрих множество раз видел, как точно такую же ошибку совершали солдаты на фронте. Если по приказу интенданта прибывала новая модель полевого телефона, считалось, будто тот, кто его доставил, является специалистом и знает, как им следует пользоваться. Даже если он всего лишь тягловая сила.
Вот так и сейчас. Он принимал участие в операции, целью которой было отобрать у ящеров хотя бы часть их запаса взрывного металла, затем сопровождал ценный груз через территорию Украины и Польши. И все решили, будто Егер знает, что представляет собой диковинное вещество. Как и множество других предположений, это оказалось неверным.
Егер увидел, что навстречу ему идет Вернер Гейзенберг. Несмотря на то, что он с удовольствием жевал кусок черного хлеба, принять Вернера за кого-нибудь, кроме ученого, было невозможно: высокий, чрезвычайно серьезный, пышные волосы зачесаны назад, лохматые брови, а на лице такое выражение, точно он находится где-то за сотни километров отсюда.
— Герр профессор, — окликнул его Егер и прикоснулся рукой к своей фуражке: правила хорошего тона соблюдать необходимо.
— А, здравствуйте, полковник Егер, я вас не заметил, — извинился Гейзенберг. Как правило, он совсем не походил на рассеянного профессора, витающего в облаках, и потому, естественно, смутился. До сих пор он производил на Егера впечатление человека острого ума, даже гениального. Гейзенберг продолжал: — Знаете, я рад, что мы с вами встретились. Мне хочется еще раз поблагодарить вас за вещество, которое вы нам доставили.
— Служить Рейху мой долг, и я делаю это с удовольствием, — вежливо ответил Егер.
Вряд ли Гейзенберг знает, что такое настоящее сражение. Ученый благодарил Егера за то, что тот добыл взрывчатый металл, но не имел ни малейшего представления о том, сколько пролито крови ради того, чтобы он получил ценное вещество для своих экспериментов. Это стало ясно, когда он сказал:
— Жаль, что вам удалось добыть так мало. Теоретические расчеты указывают на то, что имеющегося у нас количества едва хватит, чтобы сделать урановую бомбу. Еще три или четыре килограмма заметно изменили бы ситуацию.
И тут Егер не на шутку разозлился, куда только подевалась скука, от которой он еще минуту назад не знал как избавиться?
— Доктор Дибнер благодарен за то количество, что вы получили. Кроме того, ему хватило здравого смысла вспомнить, господин профессор, — Егер произнес последние слова с презрением, — сколько жизней мы потеряли, чтобы его получить.
Он надеялся заставить Гейзенберга устыдиться своих жалоб, однако, оказалось, что он всего лишь задел его тщеславие.
— Дибнер? Ха! Да у него даже степени настоящей нет. Если вас интересует мое мнение — он всего лишь ремесленник, а до физика ему далеко.
— Зато, в отличие от вас, он знает, что несет с собой война. Да и по всем показателям его группа добилась гораздо более значительных результатов, чем ваша. Они уже практически завершили создание прибора, при помощи которого мы сможем получать свой собственный взрывчатый металл после того, как израсходуем тот, что забрали у ящеров.
— Его работа абсолютно не обоснована с точки зрения теории, — заявил Гейзенберг так, словно обвинял Дибнера в подлоге.
— А мне на теорию наплевать, меня интересует результат, — по-солдатски отреагировал Егер. — Теория без результата никому не нужна.
— Без теории не может быт никаких результатов, — возразил Гейзенберг.
Они обменялись сердитыми взглядами, и Егер пожалел, что поздоровался с физиком. Судя по выражению лица Гейзенберга, его посетили точно такие же мысли.
— Металл для вас реальнее людей, которые отдали свои жизни, чтобы его достать, — выкрикнул Егер.
Ему хотелось стащить Гейзенберга с облака, на котором тот так удобно устроился, и заставить взглянуть, хотя бы издалека, на мир, существующий вне уравнений. А еще у него ужасно чесались руки — взять бы, да и врезать напыщенному наглецу по морде!
— Я просто с вайи вежливо поздоровался, полковник Егер, — ледяным тоном заявил Гейзенберг. — То, что вы стали на меня нападать, да еще с таким яростным ожесточением, говорит о вашей неуравновешенности. Даю вам слово, полковник, я больше не стану вас беспокоить.
Физик быстро развернулся и зашагал прочь. Кипя от негодования, Егер двинулся в противоположном направлении.
— Ну-ну, полковник, что такое? — удивленно спросил кто-то, когда Егер, вздрогнув от неожиданности, выхватил из кобуры пистолет.
— Доктор Дибнер! — проговорил Егер, убирая оружие. — Вы меня напугали.
— Постараюсь в дальнейшем соблюдать осторожность, — пообещал Курт Дибнер. — Не хочу подвергать свое здоровье опасности.
В то время как Гейзенберг во всем походил на книжного профессора, Дибнера можно было легко принять за самого обычного фермера, лет тридцати. Широкое лицо с пухлыми щеками, редеющие, смазанные жиром и зачесанные назад волосы, мешковатый костюм, словно предназначенный для прогулок по полям, и только толстые очки, говорящие о близорукости, указывали на его принадлежность к миру науки.
— Я немного… поспорил с вашим коллегой, — сказал Егер.
— Да, я заметил. — В глазах за толстыми стеклами появилась искорка веселья. — Я еще ни разу не видел доктора Гейзенберга в такой ярости; он гордится своим олимпийским спокойствием. Я завернул за угол как раз, когда вы заканчивали ваш… спор, так, кажется, вы сказали? Мне ужасно интересно, что явилось его причиной.
Полковник несколько мгновений колебался, поскольку именно его комплимент, высказанный в адрес Дибнера, так возмутил Гейзенберга, но потом все-таки проговорил:
— Мне не понравилось, что профессор Гейзенберг не до конца понимает, с какими трудностями нам пришлось столкнуться, когда мы добывали взрывчатый металл, чтобы ваши физики могли впоследствии его изучать.
— А, понятно. — Дибнер быстро огляделся по сторонам. В отличие от Егера и Гейзенберга, его беспокоило, кто услышит их разговор. Толстые стекла очков в темной оправе делали его похожим на любопытную сову. — Иногда, полковник Егер, — сказал он, когда удостоверился, что поблизости никого нет, — тот, кто находится в башне из слоновой кости, не в состоянии увидеть людей, копошащихся внизу, в грязи.
— Может быть, и так. — Егер внимательно посмотрел на Дибнера и продолжал: — Однако… прошу меня простить, герр профессор, но мне, полковнику, танкисту, ничего не понимающему в проблемах ядерной физики, кажется, что вы тоже живете в башне из слоновой кости.
— Вне всякого сомнения. Конечно, живу — Дибнер рассмеялся, и его пухлые щеки забавно заколыхались. — Только не на самом верхнем этаже. До войны, прежде чем уран и все, что с ним связано, стало играть такую важную роль, профессор Гейзенберг занимался, главным образом, вопросами математического анализа материи и ее поведения. Вы, наверное, слышали о «принципе неопределенности», который носит его имя?
