– Боюсь.
– Чего?
– Там большущая крысиная нора. И еще пауки.
– Только и всего?
– У меня сердце больное. Мне потрясения вредны.
– И куда же ты отсюда двинешься?
– Пока не знаю. Но я не могу больше здесь находиться. И потом, я же теперь убийца, так?
Я не собирался говорить об убийстве. Мне хотелось причинить ему боль по полной программе. Я вытащил из брючного кармана порнографические карточки и развернул перед ним веером:
– Вот что тебе на самом деле нужно. Сколько тебе? Одну? Две? Или не хочешь?
– Хочу. – Голос Студента задрожал. Его откровенность заставила меня смягчиться.
– Хорошо. Вот три штуки. И скажи спасибо.
Любимую карточку с девушкой с родимым пятном на бедре я, естественно, оставил себе.
– Извините меня. Это же минимум полторашка. Приличная сумма. Я их потом как следует рассмотрю.
На стене светилась голубая табличка с иероглифами – «Запасный выход».
Мы на цыпочках стали спускаться по лестнице. Студент шел впереди. Добрались до второго подземного этажа, никого не встретив по пути. В конце последнего лестничного пролета на стене висел фонарь для аварийного освещения. Я вынул его из гнезда.
– Это котел отопления. Работает на мазуте. За ним вход в вентиляционную шахту. Летом все это не работает, так что опасности нет. Там поселились здоровенные крысы. У них такие красные хвосты… Смотреть страшно.
Перед нами была труба, составленная, как мне показалось, из четырех больших бочек, в которых перевозят топливо и масло. Вообще-то, я тоже не люблю крыс. Но давать слабину на глазах у Студента не хотелось. Я включил фонарь и посветил внутрь. Стенки все в царапинах – кто-то скоблил их чем-то твердым, черные и блестящие от минерального масла или мазута. Вряд ли такие нежные создания, как крысы, будут вить себе гнездо в таком месте.
– Поехали!
Студент схватился за мой ремень. Я согнулся в три погибели и стал продираться вперед, то и дело опускаясь на колени, чтобы проскочить трубу за несколько секунд. Я со своей задачей справился, но Студент, топоча по железу подкованными каблуками, производил позади меня такой грохот, какой можно услышать только на стройплощадке. Терпеть не могу таких увальней.
Я понял, что наполовину высунулся из трубы на улицу, когда на меня вдруг обрушился ураганный порыв ветра. Тоннель кончился, и мы оказались на земле.
Нас как будто ждали:
– Говорит парковка выполнения обета. Через несколько минут прекращается прием пожертвований преподобному бодхисаттве Ханакумбе Дзидзо. Просьба поторопиться.
– Тебе тоже Ханакумба послышалась?
– Ханакумба? Да нет, Ханако.
– Ерунда какая-то…
Если в палате у окна мне казалось, что объявления звучат с наветренной стороны, то здесь вроде было по-другому.
– В последнее время призрак Ханако вошел в моду.
– Откуда идет звук?
– С запада, из-за реки, параллельно больничному корпусу.
Я решил уточнить, чтобы окончательно убедиться:
– То есть не с наветренной стороны?
– Нет.
Воодушевленный его словами, я двинулся на запад, вдоль здания больницы.
– Ты не чувствуешь запах серы? Ветер приносит.
– Да?
– Точно, сера.
– Парковка давно закрыта.
– Можешь идти куда хочешь. Не надо меня сопровождать.
– Все равно надо мост перейти.
Какое-то время мы шли молча.
– И все-таки они сказали «Ханакумба».
– Вы в какой-то фирме работали?
– Я и сейчас там работаю, если не уволили.
– А что за работа?
– Канцелярские принадлежности. Разрабатываем новые изделия.
– И какие же?
– Кенгуриную тетрадь…
– Это должно быть интересно.
– Чего интересного-то? Терпеть не могу, когда человек норовит подладиться под кого-нибудь без всякой причины.
– Вам не нравятся кенгуру?
– Их очень трудно отличить друг от друга. Говорят, у них недостаточно индивидуальных черт. Прямо как у тебя.
– Я один раз ел кенгуру. Блюдо называется джамп-стейк. По вкусу – как куриные бедрышки. Просто это мясо непривычное… Значит, у меня тоже не хватает индивидуальности, как у кенгуру?
– Откуда я знаю?
Студент неожиданно дал петуха:
– Но я больше не обычный человек! Потому что я убийца!
– Забудь. Это было общее решение. Не у одного тебя появилось намерение отправить его на тот свет.
– А для чего вообще люди живут?
– Мы живем, потому что живем. Без определенной цели.
– Этого быть не может. Должен быть какой-то смысл.
– Даже если никакого смысла нет, это не мешает людям усердно страховать свою жизнь. Мы живем, потому что не хотим умирать. Только и всего.
– Это ужасно – так думать… – У Студента перехватило дыхание, он громко шмыгнул носом. – Если человек умер один раз, второго раза не будет.
– Само собой. Раз смог покончить с собой в аду, ад тебе больше не светит.
– Как вы можете так шутить?!
– Кончай ты ныть!
– Я же убийца!
– Старик умер еще до тебя. Он уже давно был в аду, когда ты положил ему на лицо мокрое полотенце.
– Какой вы бесчувственный, жестокий!
– У меня такое ощущение, что я уже долго живу в аду, хотя еще не умер. А недавно чуть не подрался со своей покойной мамашей…
Здание больницы, вдоль которого мы шли, наконец кончилось. Студент бессильно привалился к стене и присел на корточки. Опустил лицо в ладони и заплакал. Он не всхлипывал, а по-настоящему плакал, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Рядом скрипнула на ветру дверная петля. Хорошо, что я прихватил фонарь. Без него в темноте мы бы вряд ли отыскали выход в заборе из колючей проволоки, натянутой на металлический каркас.
– Не бросайте меня!
Студент вскочил на ноги.
– Можешь плакать сколько угодно. Пока не успокоишься. Все равно нам в разные стороны.
– Хотя бы до парковки…
Мы прошли по мостику, перекинутому через узкий ирригационный канал, и оказались на двухполосной мощеной дороге. Единственными источниками света в окружавшем мраке были окна больницы у нас за спиной и кучка низких строений вдалеке слева. Прямо через дорогу торчали два металлических столбика, между которыми была натянута цепочка. Справа стояла грубо выкрашенная голубой краской сараюшка, которой строители придали форму телефонной будки непомерных размеров. Такие можно увидеть в парках развлечений. Это и есть та самая парковка выполнения обета?
