Три последующих дня моей жизни были до предела заполнены работой, но еще ни разу в жизни я не принимал участия в коллективном труде с такой хмурой физиономией. Мы работали все: я, Коля, Настя, Гриша и многочисленные Настины родственники. Там, вдалеке, маячил на часах мой новый друг Веня Скворцов. Мы строили дом на дачном участке Геннадия Федоровича Портянко. Это была та самая победная точка, которая должна была завершить наши приключения. Хотя, в сущности, моя идея имела и слабые стороны. Одной из них была та, что Светлана, после того, как Гена благополучно выполз из ее кабинета, уже не могла в будущем жить в этом доме. Но и объяснить своему начальству его появление она бы тоже не могла, тем более что ее развод с Геной не был оформлен. Кирпич, наконец, нашел свое последнее пристанище, он даже превратился в дом, но, к сожалению, никому не нужный.
Куда исчезла адвокат Надежда Шарковская, я не знаю. Один раз я увидел ее на улице. Она была в черных очках и явно кого-то выслеживала. Увидев меня, она быстро перебежала на противоположенную сторону улицы и скрылась. Я махнул на нее рукой — приключения уже порядком осточертели мне. Я с удовольствием променял бы их на тихое, семейное счастье, разделенное с Раей на двоих.
Вечером, голодные и усталые мы шли ко мне домой ужинать. Как сказал дядя Леша «сразу всем колхозом, как с деревенского сенокосу». Услышав такое сравнение, кое-кто рассмеялась. Улыбнулся даже я…
Нет, ну что это за прелесть деревенский сенокос! И особенно вечером, когда уставшее и мягкое на вид солнце садится за горизонт. Пахнет травой, озером и дымом костра. Птицы смолкают. Вместо их щебета оживает ранее прижатый к земле полуденной жарой, а теперь вдруг осмелевший хор лягушек, сверчков и прочей мелочи.
«Шаба-а-аш!..» — доносится откуда-то издалека. «А-а-а?!..» — кричит твой сосед справа мокрая спина, которого весь день маячила у тебя перед глазами. «…А-а-аш!» — опять доносится издалека вместе с легким порывом ветра. «А, черт!.. — ругается сосед, — кажись на лягушку, что ли, наступил?» Он поднимает ногу и на фоне догорающего заката становится похожим на танцующего негра.
«Петрович, уха готова!?» — «Ну, а як же!.. Мы тут с Семеном уже присели». — «А мы?!..» Метрах в пятидесяти, там, ближе к берегу озера, из-под земли выныривает взлохмаченная голова. «Да я вас звал» — «Когда?» — «Звал, говорю же… Глухие вы, что ли?»
У берега тихо потрескивает костерок, отсвечивая колеблющимся светом еще не видимые просто так сумерки. Мягкая и теплая озерная вода приятно освежает разгоряченное лицо, шею и руки.
«Небось, уже все без нас все поели?» — «Не-е-е, тут всем хватит». — «А бабам?» — «Я говорю всем, а не бабам…»
Котелок слегка жжет колени. Уха прекрасна, хотя торопливо сделанная, она немного отдает тиной. Тяжелый, домашней выпечки, хлеб еще хранит тепло и не совсем понятно чье — то ли печки, то ли полуденного солнца.
«Тьфу, блин, а я ложку забыл» — «На Васькину» — «А он где?» — «С бабами, за лесополосой косит». — «Попался, значит, мужик» — «Это точно. Его жена с собой пойти заставила, а сам-то он не хотел…» — «Понятное дело, баба, если в работе упрется — семь потов из мужика выжмет».
Откуда-то появляется трехлитровая банка с самогоном настоянном на столь большом количестве трав, что даже ее хозяин, не смог бы назвать и половины из них. По цвету самогон похож на мед. Блаженно морщась, мужики пьют пахучую, густую жидкость.
«Слышь, Семен…» — «Ну?» — «А вот правду говорят, что ежели в меру пить, то даже для здоровья полезно?» — «Так то если в меру. Но какую, понимаешь, меру? Ведь стаканы разными бывают».
В ближайшем затоне тихо плещется истомленная дневным зноем рыба. Медленно пережевывающий Семен бросает в воду большущий, недоеденный кусок хлеба. «Ты мне всю рыбу распугаешь, идол! Я уже донки поставил». «А пусть просто так жрет, — Семен простодушно улыбается, — что тебе, жалко, что ли?»
Кто-то садится на рыболовную снасть и, вдруг обнаружив на своих штанах целую горсть крючков, беззлобно матерясь, приступает к кропотливой работе. «Разложились тут, понимаешь!..» Кто-то идет купаться, туда подальше, за коряги, а кто-то просто говорит, что придет в голову и поскольку солнце уже зашло, и на небе высыпали первые, острожные звезды, то говорит он о чем-то настолько большом и непонятном, что его плохо слушают. «Дядь Вась, включи транзистор что ли…» — «Ну его! Ты лучше Степку послушай. Вишь, рассказывает что-то человек…»
Если долго смотреть на огонь, то ночь наступает быстрее. Свежескошенное и еще по живому шуршащее сено, сотнями тупых и слабых иголочек приятно щекочет спину. Звезды… Кто придумал звезды?.. «Степк, ты, о чем говоришь-то?» — «Я это самое… Я понять хочу». — «Что?» — «А Бог есть?» — «Сейчас есть». — «Ну, вот я и понять хочу, какой он, Бог?..»
Глуп и прекрасен человек!
Из темноты выплывает озорное девичье лицо и, нависая, заслоняет звезды. В колеблющемся пламени костра оно кажется далеким и, наверное, поэтому более желанным. «Ты че?.. Все думаешь?» — «А ты че? Все смеешься?» — «Ага… А почему до конца не докосили?» — «Тебя ждали. А ну-ка поди-ка сюда!» — «Ай, пусти!..»
Сильные, девичьи руки упираются в грудь. Веселый и колючий завиток уже в конец потерявшей форму немудреной прически, касается твоего лица. От женских волос пахнет солнечным зноем. «Пусти, говорю!..» Со всех сторон к костру подходят женщины и начинают окликать своих мужей. Разговоры оживают и иногда вспыхивают легкие перебранки. Но люди слишком устали для того, что бы ссорится всерьез. Вскоре пожилые косари вместе с женами уходят к смутно сверкающим в ночи огонькам села. Их голоса растворяются в тишине.
«А ты, на звезды смотришь, да?» — «Нет, на тебя… Ложись рядом».
Девичий профиль кажется настолько чистым и светлым, словно какая-то сила освещает его изнутри.
«Лучше на звезды смотри, а не на меня…» — «Ладно…»
Ночь. Мы лежим и молча рассматриваем звездную и чудесную бездну над нами…
К вечеру третьего дня мы закончили свою ударную стройку. От переизбытка радостных чувств Коля ударил лопатой по оставшейся груде кирпича и чуть не лишился передних зубов. Состоявшаяся в тот же день у меня дома вечеринка не удалась. Мои гости понимающе переглядывались друг с другом и, после небольшого застолья, поспешили разойтись по домам. Они были правы, мне было совсем не до веселья. Когда часы пробили полночь, я разделся и, поеживаясь, полез в холодную постель… Как в прорубь.
Я пришел к Светлане утром на следующий день. Она похудела еще больше и под ее грустными глазами появились темные, нездоровые круги.
— Как дела? — безразлично поинтересовалась Света. — Надеюсь, для того, что бы вернуть кирпич, ты вытряс из города всю душу?
— Хвастать не буду, но сделал все что мог, — я присел рядом со столом следователя.
— Все что мог?.. Но я не слышала перестрелок на улицах. Кроме того, за минувшие три дня в городе было только восемнадцать пожаров.
— Ты удивишься, если узнаешь, что я не виноват ни в одном из них. Но я вернул кирпич.
