Книга Подвиги Ахилла - Ирина Измайлова

Ночью у Гектора начался жар. Его тело пылало, по лицу и груди текли ручейки пота. Дыхание стало слышнее, но сделалось еще более трудным и хриплым.

После полуночи раненый стал бредить. Говорить связно он не мог, лишь хриплый, невнятный шепот вылетал из его воспаленных губ. Среди бессвязного бормотания несколько раз отчетливо прозвучало только имя Андромахи…

— Он чувствует, что ты здесь, — сказал Ахилл, видя, как мертвеет и искажается лицо молодой женщины. — Говори же, говори с ним, как говорила днем, и он не уйдет в Царство мертвых!

— Я слышу дыхание смерти! — прошептала она, задыхаясь. — Бог смерти Танат стоит где–то там, в темноте, и ждет, когда ему можно будет войти…

— Пускай только попробует! — воскликнул Ахилл в порыве безумного, ничем не объяснимого гнева. — Я верю моему учителю — зелье, которое он дал, победит смерть! А если упрямый бог из Аидова царства вздумает все же проникнуть в мой грот, я спутаю ему крылья, как некогда сделал великий Геракл, если верить сказаниям[22]…

Ночной хор цикад уже умолкал, рассыпавшись отдельными голосами, небо на востоке стало выше и прозрачнее, как обычно перед восходом утренней звезды. Вдруг Гектор дернулся на своем травяном ложе, страшно вскрикнул и, что казалось невероятным, привстал и рванулся вверх. Он почти сел, и на повязке, охватившей его шею, все шире и все страшнее стало проступать кровавое пятно. Еще миг, и от напряжения кровь хлынула бы из горла, влилась в грудь…

— Нет! — дико вскрикнула Андромаха.

Но Ахилл успел вовремя. Он сорвался с места, охватил обеими руками раненого и прижал его назад, к постели. Гектор бился в судорогах. Они были так сильны, что несколько мгновений Пелид с трудом удерживал троянца — силы того, казалось, удесятерились… Но вот он обмяк, вытянулся, вздрогнул и затих.

— Он умер?! — прошептала Андромаха, склоняясь к мужу и не слыша больше его дыхания.

— Нет, он жив, — ответил Ахилл, поправляя плащ, прикрывавший раненого и прикладывая руку к его груди. — Жар спадает… И сердце бьется ровнее, хотя и слабо. Снадобье действует. Он может выкарабкаться…

Огонь в очажке тихо пританцовывал на горке углей, то привставал оранжевыми сполохами, то опадал и прятался под красными, будто кровью налитыми головешками. Он уже почти не освещал небольшое пространство грота, и густые тени подползли вплотную к людям. Ахилл и Андромаха сидели рядом, на охапке сучьев, вглядываясь в лицо раненого, которое тоже совсем растворилось в темноте и выступало бледным, нечетким пятном.

Лежавший у входа Тарк заворчал и привстал, втягивая ноздрями воздух. На фоне темной завесы кустов огненно замерцали его глаза и сверкнули белые искры обнажившихся клыков.

— Дичь, да? — тихо спросил Ахилл пса. — Ну, вперед! Принеси–ка и нам дичи — а то мы ничего не ели!

Пес мгновенно исчез. Спустя несколько мгновений предутреннее безмолвие нарушил короткий сдавленный вскрик, хруст ветвей, какое–то трепыхание, и затем Тарк снова показался на пороге лесного грота. Его челюсти сжимали что–то большое, повисшее неподвижно и уже мертвое.

Ахилл подкинул в очажок дров, пламя вскинулось длинными языками, желтыми, как глаза Тарка, и стало видно, что тот принес в грот тушку барсука, крупного, когтистого, сильного зверя. Вся охота могучего пса заняла лишь несколько мгновений…

— Не самая лучшая дичь! — проговорил Ахилл, осматривая добычу — Мясо у них жестковатое. Этот, впрочем, довольно жирный.

Герой быстро освежевал тушку, кинул Тарку потроха, голову и переднюю часть барсука, а остальное рассек ножом на небольшие кусочки, нанизал на прямые веточки и воткнул их в остывающую золу по краям очага.

— Хотя бы это съедим, — произнес он устало. — Сейчас изжарится… А ты, Тарк, не хрусти тут костями и не оставляй клочьев шерсти. Ступай–ка завтракать за порог!

Пес захватил зубами то, что еще не успело исчезнуть в его пасти, и выполз из грота. Слышно было, как он, устроившись среди кустов, с удовольствием доедает свою часть добычи.

— Он и вправду понимает человеческую речь! Все слова понимает! — прошептала удивленно Андромаха.

— Да, — кивнул Ахилл, поворачивая палочки с мясом, чтобы оно быстрее жарилось. — Он — человечье дитя. Хотя его матерью, вероятно, была волчица, а отцом один из псов, которых мы сюда с собой привезли. Патрокл нашел его в лесу, еще слепого. Волчица, должно быть, а он не умел добывать себе еду и должен был умереть. Он даже не умел лакать из чашки, и Патрокл придумал ему соску — приделал к кожаной фляге узкую трубку, тоже из кожи, и давал щенку молоко. Чтобы он не замерз, кто–то из нас каждую ночь брал его к себе в постель. Он был тощий — только голова и лапы. Но очень быстро стал расти. И научился понимать все, что мы ему говорили. Патрокл уверял, что иногда он даже пытается что–то сказать, и у него почти получается.

Огонь вновь ярко вспыхнул, и осветилось осунувшееся личико Андромахи. Она молчала, склонив голову, потом тихо спросила:

— Вы с Патроклом дружили всю жизнь?

— Почти всю — ответил Ахилл. — Когда мы подружились, ему было девять лет, а мне пять. Сперва он пытался меня учить и иногда надо мной подсмеивался. Я как–то рассердился и поколотил его. И тогда он мне сказал: «Думаешь, если ты самый сильный, то уже и умный?» И с тех пор я никогда ни с кем не дрался… Только на состязаниях. Два года мы не расставались. Потом пять лет я жил в пещере у моего учителя Хирона, и с Патроклом виделся редко. Но от этого мы еще сильнее привязались друг к другу. Я и сюда приехал только потому, что приехал он… он ведь тоже был среди женихов Елены и тоже давал проклятую клятву — помогать тому, кого эта белокурая змея выберет на его голову своим мужем! Патрокл не раз говорил мне, что с его стороны это было чистое ребячество — это жениховство и все, что из этого вышло!