Часть третья. Чёрный платок
I
Полпред частного сектора местных рыбопромышленников Лёвка Узилевский, возвратившись из поездки, привёз дурную весть: Попкова переводят на повышение, до Москвы дотянулся проныра. Его место займёт Васька Дьяконов, другой кандидатуры на пост заведующего торготделом не обсуждалось.
— А значит?.. — ловя каждое слово, разевали рты Заславские Хацкель и Николашка, Фраткин Самуил и Кантер Эмиль, Креснянский Евсей и прочие господа хорошие, помельче рыбопромышленники, облепившие Лёвку тесной гурьбой и набившиеся по этому поводу в контору фирмы «Перворосрыба».
Лёвка сел, горькую гримасу состряпав:
— А значит, дураку понятно… Валька, и раньше заправлявший всем, превратит ручей текущих в его карманы податей в речку, а то и в ревущий поток. Открывай деловой человек мошну ширше, деньжата швырять придётся направо и налево. Дьяконов удержу и так не знал, а теперь совсем укорота не будет.
— Только братьев Солдатовых и признаёт! — не стерпев, выкрикнул кто-то.
— Пётр у них заправляет, — буркнул один.
— Пётр любит крупную игру, — тут же поддал огня в костёр перепалки другой. — На карту тыщи швыряет. Вот и выигрывает!
— Все эти тыщи в карманах Дьяконова да Авдеева оседают! — разгоралось пламя. — А те за это — льготы да услуги лучше обычных.
— И ты ставь! Чего не ставишь? Робеешь против них?
— А где взять?
— Если б гуртом, со всех собрать!
— Кто даст на всех? Ищи дураков! Каждый на себя одеяло тянет.
— Вот и не каркай!
Гвалт поднялся не на шутку. Не ассамблея деловых людей, не коалиция, а сходка горлопанов. Лёвка поморщился, в лице перекосился — всегда с этим народом так, поднял руку. Вроде стихло мал-мал, но грызлись в углах, зубы скалили неугомонные.
— Тише там! — прикрикнули на них.
Льва Наумовича Узилевского не то чтобы уважали безмерно, ценили за его способности вести диалоги с властями. Лёвкой кликали между собой, близок был, доступен для каждого и внимания на грубые фамильярности не обращал, к любому подход имел.
— В Саратове, откель я намедни возвернулся, встреча была доверительная, — зашептал Узилевский. — Комиссия их заслушивала.
— Обоих к себе требовали? — переспрашивали те, что дальше.
— А как же? Обоих! Одного на повышение, другого вместо него, — возмущались те, что поближе недогадливостью задних. — Тише вы!
— Попков уже в должности заместителя уполномоченного Наркомторга по нашему краю просил Валентина Сергеевича особливо не трогать братьев Солдатовых… — продолжал также доверительно Узилевский, — ну и ещё пару-тройку лиц.
— Кого это? Кого ещё? Почему? — закричали, запрыгали, возмущаясь, остальные. — Мало всё братьям! И так более остальных хапают! И поблажки им, и скидки, и условия особые! Что ж творится-то?
— Ребята они крупные! — объявил со значением Узилевский и оглядел всех, медленно и тяжело, так, что присели, смолкнув, наиболее горячие.
Тишина воцарилась, слышно, как муха билась в стекло. Рвалась дурная, не зная, что на дворе к ночи уже холод лютый заворачивает, день бы прожить не удалось, выпусти кто наружу. Но сердобольный нашёлся, прицелился, ловко прижал ногтем к стеклу. Щёлк! И снова тишина пуще прежней…
— С братьями Солдатовыми лучше не связываться, да и обсуждать их — боком выйдет! Были недовольные когда-то да сгинули без следа.
— Что же делать? — пискнул кто-то в углу за спинами.
— Жили до этого, — размышляли другие, — не сгинем и далее.
— А если письмецо заслать? — опять подал голос писклявый.
— Какое письмецо? — вытянув шею, попытался углядеть советчика Узилевский. — Кому? Куда?
— Известно. В органы. В ГПУ. В милицию-то, знамо дело, бесполезно.
— Сам писать будешь? — бросил наугад Узилевский, не обнаружив советчика.
— Найдутся. Накатают.
Кто-то нервно хихикнул, не выдержав, или просто поперхнулся. Смешок тут же и замер, не найдя поддержки.
— Писаку и упекут, дурило! — здраво рассудил кто-то. — И правильно сделают!
— Оно, конечно, но что ж тогда? — не унимался писклявый.
— Да кто ты там?! — приподнялся Узилевский, ошалев от безуспешных попыток разглядеть дотошного.
— Да шут с ним, с дураком! — встал известный рыбодобытчик бородач Чубатов. — Надо попробовать к Мине Львовичу. А, Лев Наумович? Он прислушается, ежели вы собственной персоной да осторожненько. Без намёков, вот здесь прозвучавших. Ни за кого-то одного, а за общину нашу, за конвенцию! И по сути. Без этих, грязных нелепостей!
— Да! — словно прорвалось, выдохнули и остальные многие. — За общество! Это добрые намерения, степенные подходы! И без намёков! Дрязги-то кому нужны!
— Мина Львович в этом деле не заступник, — отрезал Узилевский. — Он пробовал хлопотать за наши квоты. Увеличить просил. Одёрнули органы сверху.
— Это как же?
— А вот так! Частный капитал — не государственный. И я ходил к нему тогда… Не любитель он влезать теперь в эти дела.
— А Солдатова Петруху, помнится, принимал! — язвительно крикнул кто-то.
— Петруха без мыла куда хошь втиснется! — ответил тот же Чубатов, нахлобучивая шапку и подымаясь.
