Маргарет подозревала, что на более широких полосах запечатлены страницы истории, но даже если это так, они предназначены для умов очень одаренных зрителей. Часто угловатость делала изображения не более информативными, чем геометрические фигуры над и под ними. Кое-где были изображены группы людей, в которых можно было угадать стрелков из рогаток, некоторые картины посвящались победам и поражениям, но взаимосвязь этих событий, если она вообще существовала, не улавливалась.
Гарм ничего не объяснял. Эти события давно преданы забвению, и связь между ними была утеряна. Для него и всей его расы эти фигурки были просто украшениями. Он знал только, что барельеф сделан его народом, так как фигурки изображали пигмеев. Кроме того, наблюдательная Маргарет заметила, что глаза изображены в фас, а лица в профиль, как у египтян, и что скупые краски нанесены умеренно, но очень искусно. Рассмотрев изображения повнимательней, она лишний раз убедилась, что раса стремительно вырождается.
В дальнем конце пещеры стояла огромная статуя богини Бает, конкретное свидетельство чуждого влияния. Громоздкая фигура сидела на троне. Прямая и величественная, она смотрела на пещеру, одной рукой сжимала трещотку, а другой щит. Чтобы подчеркнуть ее величие, скульптуру высотой в шестьдесят футов подняли на возвышение. Узкая лестница вела к алтарю, установленному между гигантскими ногами. Вероятно, на открытом воздухе, где-нибудь в египетских песках между двумя гигантскими величинами — пустыней и небом, эта фигура не произвела бы такого впечатления, но здесь, в замкнутом пространстве пещеры, она подавляла.
Скульптор, изобразив по обе стороны кошек высотой в двадцать футов, придал самой богине человеческий вид. Если бы он увенчал ее кошачьей головой, эффект получился бы устрашающим, но скульптор наделил ее мудрым добродушием и миролюбием, и они смягчали чувство страха, внушаемое размерами. Взгляд на богиню, как ни странно, вселял чувство уверенности. Ее пропорции говорили, что Бает не из расы пигмеев. Маргарет думала, что эту работу выполнил какой-то пленник, более счастливый, чем она. С разных ракурсов она могла прочесть на каменном лице и в широких, спокойных глазах сострадание и, вероятно, тоску, словно невольничья жизнь художника ожила в камне.
Когда они вошли, толпа расступилась, оставив проход к лестнице. Гарм отступил, пропустив Маргарет перед собой. Она на мгновение остановилась, взглянула на Бает и, подняв лицо к статуе, медленно, с достоинством пошла вперед. Это всегда была самая мучительная часть церемонии. То, что Маргарет, на взгляд пигмеев, одета в почетную мантию, ничуть не придавало ей уверенности в себе. Ей казалось, что испачканный костюм стал еще грязнее, чем на самом деле. Ей остро не хватало юбки. В такой одежде есть изящество и ритм, в ней можно двигаться. А в брюках ходишь напыщенно или широкими шагами, достоинство достигается с большим трудом.
Пигмеи, мимо которых она проходила, почтительно кланялись, но не ей, а кошке, которую она держала в руках. Бает со свойственным кошкам отрешенным высокомерием взирала на окружающих. Сегодня пещера была заполнена больше, чем обычно. У Маргарет возникло чувство, будто толпа чего-то ожидает, не возбужденно или тревожно, но единодушно. Со времени своего пленения она всего лишь раз видела такое проявление эмоций, вызванное общим страхом перед наступлением воды. Но сейчас дело не в этом, ведь Гарм утверждал, что прорывов не было. Должно быть, случилось что-то такое, о чем она не знала. Маргарет раздражало, что ее не посвящают в ход событий. Гарм ничего ей не рассказал, и это обидно: в конце концов здесь случается так мало интересного. Эта цензура просто нестерпима…Поднявшись по лестнице, она остановилась, опуская кошку на алтарь. Дальнейшие обязанности в качестве служительницы состояли в том, чтобы закрепить веревку и почтительно поклониться. Затем она удалилась, предоставив поле деятельности Гарму.
Из-за ноги статуи, спрятавшись за изгибом огромной каменной лодыжки, Маргарет рассматривала скопление народа. Толпа, несомненно, была больше, чем обычно. Сотни молчаливых пигмеев — мужчин, женщин и детей — стояли и слушали возвышенную речь Гарма. Они следили за кошкой, потерянно бродившей взад-вперед по камню. Торжественное благоговение, которое вызывала в них Бает, в первые дни удивляло и забавляло Маргарет. Но теперь удивление прошло. Сам факт, что жизнь приняла другую форму, должен впечатлять тех, кто редко видит животных, если вообще видит. В разнообразии форм есть что-то волшебное, хотя разве сама жизнь не есть волшебство? Просто Маргарет повидала всяких животных, а от того, что чудо существования так знакомо, оно перестает казаться чудом. Для этих же людей, не знавших ничего, кроме себя самих, изобилия грибов и рыбы, простая кошка стала чем-то таинственным. Если бы одна из каменных кошек возле статуи ожила и спрыгнула с камня, они бы удивились, но не посчитали такое событие невероятным. Маргарет поразилась бы гораздо больше, нежели они. Кошка в их глазах была ожившим изваянием, неудивительно, что они перед ней благоговели, поклоняясь богине Бает, которая смогла вдохнуть жизнь в свой символ.
Маргарет переключила внимание с толпы на Гарма. Его речь была молитвой, отчасти льстивой. Она была обращена к кошке, как к посреднице между пигмеями и богиней. Язык пигмеев, как и большинство примитивных языков, представлял собой игру интонаций, и беспокойное поведение кошки объяснялось большим количеством пронзительных звуков. Знаний Маргарет оказалось достаточно, чтобы разобрать основной смысл речи жреца.
Богиню молили о помощи. Разумеется, они ее заслужили. Разве они не относились со всем почтением к ее символу, рискуя навлечь на себя неудовольствие Хамхит? Если не сделано что-то важное, то это не нарочно, а по невежеству их низменных, презренных умов. Из всех богинь Бает была самой великой, никто из всей небесной иерархии не мог с ней соперничать. Символ любого другого бога не был таким грациозным, отрешенным и полным спокойного презрения ко всему человечеству. С Ибисом, воплощением Тота, у них нет никаких отношений, как и с самим Тотом, потому что людям не к лицу стремиться к мудрости богов. Может быть, шакал Анубис ждала их, но Анубис мало чем могла помочь…Прославление Бает продолжалось, звучало пренебрежение ко всем богам. Всем, за исключением, конечно, Ра. Вероятно, пигмеи надеялись, что Бает не заметит этого упущения. Даже заискивание перед ней не исключало риска внезапной темноты.
Молитва продолжалась. Было брошено несколько уместных замечаний относительно падения рождаемости: «Наши отцы были многочисленны, как споры тысяч грибов, они заполняли пещеры с нижних уровней до верхних. Мы — остатки, сморщенные и ссохшиеся, как грибы в пустом месте», — но главная цель речи так и осталась скрытой.
Маргарет забеспокоилась. Церемония длилась дольше, чем обычно. Кошке надоело прогуливаться, и она уютно свернулась клубочком в середине алтаря. Гарм продолжал:
— …А теперь мы умоляем Бает благословить нашу работу. Может быть, это разрушение, но мы надеемся, что наша конечная цель не разрушение, а спасение. Так как мы выполняли приказы, не растрачивали жизнь попусту и скорее брали в плен, чем убивали, мы просим о помощи. Неужели когда-нибудь будет сказано, что Бает допустила разрушение? Мы верим, что Бает никогда не покинет свой народ. Мы почитаем ее справедливость, милосердие, понимание, непостижимость. Неужели она не придаст нам своей мудрости, ума, непреодолимого могущества?
