– Добрый день, Рут, – обратилась она ко мне. – Добро пожаловать в первый день.
– Доброе утро, – ответила я. – Вы сегодня очень рано.
Мои слова прозвучали несколько глупо. Как будто бы я столкнулась с человеком, спешащим на вокзал Ватерлоо, чтобы успеть на поезд, отходящий в 6 часов 45 минут утра.
– Я слишком переволновалась и не смогла заснуть, – сказала она. – Мне, так же как вам, хотелось узнать каждую каплю дождя, почувствовать ее на своей коже.
Я не была уверена, насколько правильно я ее расслышала и поняла. Женщина говорила так, словно провела эту ночь со мной, по крайней мере знала, где я была и что делала. Я плотнее запахнулась в халат. Прошлой ночью я была голой. Я была сама по себе тогда и… сейчас. Что эта женщина делает возле моего дома на рассвете?
– О да… дождь… Полагаю, мы слишком пресытились дождем, – солгала я ей. – Нет, это глупо. Я хочу сказать, что мы слишком привыкли к тому, что идет дождь. От дождя бывает не только польза, но и вред.
– И благословение, – произнесла она.
– Что?
– Благословение. Любое решение проблемы является благословением.
Я пожалела, что у халата утерян пояс.
– Проблемы остаются проблемами, как бы их ни называли, – заявила я. – Вы, очевидно, приехали сюда в надежде, что попадете в рай, но на самом деле у нас тут попахивает адом. Мы тут пытаемся свести концы с концами. Все нас ненавидят. Никаких друзей у нас не осталось. Вы должны это понять.
Амалия подступила ко мне, развела в стороны руки и обняла. Вот только вместо того, чтобы отпустить меня, как следовало бы малознакомому человеку, она прижала меня к себе еще плотнее. Мое лицо очутилось прижатым к ее плечу. От волос женщины пахло лавандой. Как ни нелепо это звучит, но я едва не расплакалась. Амалия сказала, что знает, как мне тяжело, но теперь она и другие сестры будут меня поддерживать. Больше я не окажусь в одиночестве. Я хотела сказать, что не одна, что у меня есть Марк, но не сказала, когда женщина от меня отстранилась. Развернувшись, она удалилась, становясь все меньше и меньше по мере того, как шла по полям к своему лагерю. Вот только в моем воображении Амалия становилась все больше и больше.
Марк приехал поздно утром. Он выглядел очень уставшим и страдал от похмелья. Муж сказал, что люди начинают впадать в отчаяние. У ворот он попал в переделку. Какая-то женщина с ребенком бежала за машиной. Когда он остановился и вышел, чтобы отпереть замок ворот, женщина попыталась затолкать мальчика в машину. Она кричала, что Марк должен их впустить.
Бросив свою сумку, муж тотчас же принялся натягивать на ноги сапоги.
– Женщина плакала, кричала, что безработная, говорила, что будет у нас работать, – рассказывал он. – Рут! Это ужасно! Кошмар какой-то! Мне пришлось оттолкнуть ее от себя и захлопнуть ворота. Потом ребенок начал взбираться на забор, и его, кажется, долбануло током. Я кричал, чтобы она его оттуда забрала.
Он потянулся за ключами от сарая.
– Лучше присядь, – посоветовала я. – Ужасно.
Марк взглянул на ключи.
– Да… это может обождать.
Смягчившись, он подошел и поцеловал меня.
– Вилл сказал мне, что я женился на самой красивой девушке во всем королевстве.
Усевшись за стол, Марк перешел к более обыденным из всех экстраординарных новостей, которые он привез. Во-первых, цена на пиво. Судя по всему, нужно сорок пять пинт воды для производства одной пинты пива. По этому поводу Вилл пошутил, что Иисус, окажись он сейчас на Земле, превращал бы вино в воду, а не наоборот. Впрочем, сейчас проще всего живется наркоторговцам: кокаин теперь дешевле сидра, а половина страны, кажется, ходит под кайфом. Им пришлось пить в баре отеля, так как в городе не осталось пабов. Мы, разумеется, знали, что местный паб «Мост» недавно закрылся, но не представляли, что проблема приняла такие масштабы.
– Боюсь, я пустил по ветру небольшое состояние. Нам пришлось залезать в те деньги по закладной, но это небольшая цена за возможность на время убежать от действительности.
Он также заметил и другие перемены: водоразборные колонки огорожены теперь высокими заборами садоводства, цистерны с водой сопровождают на полупустых магистралях армейские конвои. Все это очень сильно затронуло людей. В этом они с Виллом сошлись во мнении. Год за годом выпадало меньше годичной нормы осадков. Редкие фермы на юго-востоке банкротились одна за другой. Автомойки стали недоступными. А потом ты просыпаешься и понимаешь, что в стране свирепствует засуха. Теперь мужа не удивляло, что Велл стал такой сенсацией.
– Мы утратили связь с окружающим миром, – сказал Марк.
– Ты мог бы впустить ее, – тихо произнесла я. – Ну, ту женщину с маленьким мальчиком.
Марк допил кофе и поставил чашку в раковину.
– О да! – саркастически воскликнул муж. – Хорошо, давай впустим всех, кто оставляет слезливые записки с просьбами о работе на столбах наших ворот. Но тогда не останется места для нас. Или ты этого не понимаешь?
– Хочешь узнать, что нового случилось за время твоего отсутствия? – спросила я.
– Извини, – обнимая меня, сказал Марк. – Не будем ссориться.
Небольшая отлучка пошла мужу на пользу. От него даже пахло внешним миром, пахло табачным дымом и чужой зубной пастой. Пожалуй, мои новости подождут. В глубине души я чувствовала, что предала его и Велл этим утром, когда обнимала совершенно чужого мне человека и рассказывала, как у нас все здесь плохо. Мне хотелось чем-то загладить свою вину перед ним. Впрочем, и это подождет. Вполне возможно, Марк и монахиня встретятся. Тогда она, скорее всего, расскажет о том, что случилось.
Я рассказала ему о сестрах. Я солгала мужу, солгала впервые в моей жизни, заявив, что это я, а не Энджи, впустила монахинь, разрешив им оставаться на нашей земле. Марк сказал, что я сошла с ума, что ему для полного счастья еще этой заботы не хватало. Перед тем как с шумом захлопнуть за собой дверь, муж спросил, заходила ли я к овцам. Я возмущенно сказала, что конечно. Как я могу такое забыть?
В лагере бродяг-путешественников я узнала, что Энджи и еще несколько ее товарищей согласились помочь в перетаскивании прелого сена из амбара и ушли рано утром. Чарли остался в лагере. Он заявил, что из-за хромоты не в состоянии выполнять тяжелую физическую работу. Мужчина рассказал, что спрыгнул с многоэтажного гаража, когда находился под кайфом и возомнил, будто умеет летать.
– Люсьен пошел с остальными, – сообщил Чарли.
Рассердившись, я заявила, что это очень безответственно – брать малыша на работу, где будут переносить тяжести. Его могут придавить.
– Вам не стоит так волноваться, – заверил меня Чарли. – Энджи – заботливая мама. Люди меняются.
Он заварил мне чай. Мы сидели на одном из бревен, которые путешественники притащили из леса. Чарли шил. Большие, покрытые шрамами руки с необыкновенной ловкостью орудовали иглой, ремонтируя палатку.
