– Я так и думал, что ты рисуешь.
– Мне нравится рисовать акварели.
– Отлично. Но ты, похоже, воспринял мои слова слишком буквально.
– Что ты говорил, то я и воспринял, – ответил Шон.
Калеб засмеялся. Ему положительно нравился этот парень.
– В следующий раз напомни мне: ни за что не увязать в разговорах с тобой перед сном. Через несколько часов опять начнется жизнь под камерами, а ты не выспишься и потеряешь половину своего гламура.
* * *
Удивительно, что Гарт рассердился из-за такого пустяка, как еда, доставленная позже обычного.
– За что вам деньги платят, если вы не умеете выдерживать время? – орал он, расхаживая перед оторопелыми парнями из службы доставки. – Можно подумать, что мы заказываем вам кулинарные изыски!
Гарт остановился перед Калебом и Шоном, терпеливо дожидавшимися завтрака.
– Ты сегодня выступаешь? – спросил он.
– Нет, у меня выступление завтра, – ответил Калеб, считая, что вопрос адресован ему.
– Я не тебя спрашиваю, дубина! Вот этого красавчика с девичьими ресницами и дырками в голове.
– Эти штучки называются «колеса», – пояснил Шон.
– Мне плевать, как они называются. Сними их немедленно!
– А вот стилистам и визажистке они понравились. Она сказала мне, что это круто.
– Когда у нее будет свое шоу, пусть зовет туда кого угодно. Но пока она работает у меня, здесь я решаю, чтó круто. Но то, что болтается у тебя в ушах, это не круто, а погано. Наше шоу ориентировано на семейный просмотр. Так что снимай эти свои шины.
– Но если я их сниму, все увидят дырки в ушах и оттопыренные мочки.
– Слушай, ты вроде бы уже не в том возрасте, чтобы закатывать истерики родителям и получать шлепки по заднице. В твои годы люди слезают с родительской шеи и начинают искать себе работу. Угадай, чем закончатся твои собеседования, если ты явишься на них с парочкой влагалищ, болтающихся в твоих ушах?
– Может, вы сделаете для него исключение? – вступился за Шона Калеб. – Это его сценический образ. Он отлично выступит.
– Слушай, парень, что ты вообще знаешь о реальном мире?
– Ну, например, «что посеешь, то и пожнешь».
– Это название твоей очередной душещипательной песни или строчка из нее?
– Нет. Это ситуация реального мира, в котором однажды вы состаритесь и уже не сможете, простите, самостоятельно вытереть себе задницу. И велика вероятность, что делать это будет какой-нибудь татуированный парень с серьгами в ушах.
Вид у продюсера был такой, словно он вот-вот съездит Калебу по физиономии.
– Бойкий у тебя язычок, парень. Моли богов, чтобы так же бойко выступить завтра.
Сердито взглянув на Калеба и Шона, продюсер ушел, срываясь на всех, мимо кого проходил.
– Спасибо тебе, – сказал воспрянувший духом Шон.
– Я ничего особенного не сделал, чтобы меня благодарить.
– Тогда зачем ты сцепился с продюсером?
– Надеялся, что он выгонит меня с конкурса и я вернусь домой.
– Соскучился по своей невесте? – засмеялся Шон. – В этом твоя слабость. Если мы оба доберемся до финального шоу в прямом эфире, нам еще будет о чем поговорить.
Калеб взял тарелку с едой:
– А прежде я попрошу, чтобы меня поселили в отдельном номере. С твоей болтовней я точно не доберусь до финального шоу.
– Чувак, я не думал, что тебе так надоело мое соседство. Обидно как-то.
– Мне тоже обидно не высыпаться. Лучше скажи, что ты сегодня исполняешь?
– Пока не решил. Я вчера новую песню написал. Думал, может, ее. Но как-то сразу исполнять на публику страшновато. Скорее всего, выберу одну из своих старых песен.
– А почему эту не хочешь спеть?
– Не знаю. Может, потому, что еще чувства не улеглись. Моя девушка сказала мне, что я никуда не пробьюсь со своими песнями. По ней, все это – пустая трата времени. Потом она вышла замуж за одного красавчика-качка. И дело не в какой-то там любви. Просто у его папаши – сеть ресторанов. А мне это разбило сердце.
– Обязательно спой эту песню, – сказал Калеб.
– Ты так думаешь?
– По своему опыту знаю. Если тебя что-то мучает, лучше выплеснуть это в песне и оставить все чувства на сцене.
– Я подумаю, – пообещал Шон.
* * *
Калеб пришел посмотреть на выступление группы Шона. Первой выступала Панда – шестнадцатилетняя девчонка из Селмы. Она поднялась на сцену и села за рояль. Часов, болтавшихся у нее на шее, больше не было. Не было и розовой жвачки за щекой. Но со своими ярко-красными туфлями она расставаться не захотела.
Парень, сидевший рядом с Калебом, толкнул его в бок и ехидно заметил:
– Эта пигалица решила сработать под Синди Лопер[14].
– Во-первых, ее зовут Панда. А во-вторых, я послушаю, что ты будешь говорить после ее выступления.
Песня Панды была о любви двух подростков. Кончилось лето, а вместе с ним кончилась и их летняя любовь. Грустная песня о чистой юношеской любви. Тема была наверняка навеяна переживаниями самой Панды. Собравшиеся горячо ей аплодировали. Девушка встала и поклонилась.
Судья дождался, пока зал успокоится, и обратился к исполнительнице:
– Дорогая, в твоей манере и умении играть есть что-то от Шопена. А поешь ты как ангел. Думаю, такой же ангел сидел на плече этого великого композитора, когда он сочинял музыку. Если бы мы не знали, что после смерти Шопена его сердце в сосуде с коньяком перевезли в Польшу, я бы сказал, что оно бьется в тебе. Спасибо за выступление.
Сияющая Панда спустилась в зал.
Объявили небольшой перерыв, пока рабочие убирали со сцены рояль. Следующим должен был выступать Шон. Диаметральная противоположность Панды.
– Начали! – скомандовал режиссер.
Шон глубоко вздохнул:
– По правде говоря, я не собирался исполнять эту песню. Но мой хороший друг посоветовал мне ее спеть. По его словам, лучший способ избавиться от мучительных воспоминаний – выплеснуть их в песне и оставить на сцене. Так я и сделаю.
Вступительные аккорды были настолько эмоциональными, что захватили всех, кто слушал Шона. Даже Калеб забыл о недавнем триумфе Панды. Потом Шон запел. Слова его песни были пронизаны гневом и сердечной болью. Чувствовалось, что к концу песни он действительно оставил свою боль на сцене…
Маленькая лгунья, раскаиваться поздно. Фальшивы твои вздохи, фальшивы слезы. Долг просрочен – вот так-то, детка. Я просыпаюсь – не комната, а клетка. Тюрьма воспоминаний, крепки ее стены. Там призраки желаний и боль твоей измены.
Чувствовалось, Шон сбросил с плеч тяжкий груз, который слишком долго на него давил. Он улыбнулся Калебу, и тот понял: это выражение его благодарности.
