— Ревную? Он к тебе благоволит…
Оглянувшись назад, шофер спросил:
— Куда везти, дорогуши?
— Извините, Тафнел-парк, пожалуйста, — сказала Руфа. И, обращаясь к Нэнси, добавила:
— Я просто не смогла дать адрес, стоя перед Адрианом. Это было нечестно с моей стороны?
— Нет, просто чванливо. Эта брачная забава не выявляет в тебе благородных качеств, моя милая.
Руфа, привыкшая к высоким моральным критериям, заняла оборонительную позицию.
— Что же в этом плохого: получить приглашение на обед и принять его? Он мне нравится. Он знал Настоящего Мужчину.
— Меня бросает от него в дрожь, — пояснила Нэнси.
— Он довольно приятный. Думаю, это то, что мне нужно. И у меня такое ощущение, что он — намного лучший вариант, чем Берри.
— Чепуха! Берри стоит десять таких. Для начала, он не спит в гробу и не избегает зеркал.
— Ха, ха, ха, Адриан прелестен, — раздраженно проговорила Руфа. — Несравненно лучше, чем тот образ мужчины, который мы создавали, начиная Игру.
— Хотелось бы знать, от чего умерли три его первые жены.
— Не стоит об этом беспокоиться. Думаю, он безупречен, — заявила Руфа. — С одной стороны, он явно умен. Мне не придется объяснять ему, почему для нас так важен Мелизмейт.
Нэнси тихо вздохнула.
— Ты не можешь выйти замуж за этого человека. Ты будешь несчастна.
— Это исключительно моя забота.
— Быть несчастной не было условием сделки. Ты знаешь, в чем твоя беда, Ру? Ты не разбираешься в любви.
— Брачная игра не предусматривает любви, — упрямо твердила Руфа.
— Да, я понимаю, речь о безумной страсти не идет, — сказала Нэнси, — но я предпочитаю, чтобы мужчина нравился хоть немного.
— Я всегда боялась, что ты не выдержишь напряжения, — заметила Руфа. — Передай все в мои руки.
Нэнси нахмурилась.
— Руфа, что с тобой произошло?
— Не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Ты никогда не была такой странной. — Нэнси ослабила застежки на своих новых туфлях и поискала в сумке мятные конфеты «Поло» — ее сумка из «Прада» уже полна была конфетных оберток, салфеток, сломанных расчесок и тюбиков с помадой. Ее тон смягчился: — Я знаю, после смерти Настоящего Мужчины мы все свихнулись — но в своем слащавом, тихом помешательстве ты зашла намного дальше других.
— Тогда зачем ты увязалась за мной? — отрезала Руфа. — Почему ты с готовностью ухватилась за Игру, если это безумие? Я отыскала весьма приличный вариант…
— Ничего подобного! У меня есть Берри, и я уверена: он сделает меня невероятно счастливой. Можешь забыть об этом жутком Адриане.
— И не подумаю.
— О'кей, — выдохнула Нэнси. Она, тяжело дыша, проглотила три «Поло». — Итак, линия прочерчена. Я не хочу, чтобы ты выходила за Адриана. Ты не хочешь, чтобы я выходила за Берри — верно?
Руфа долго молчала.
— Это глупо, — сказала она наконец. — Мы ведем полемику, а желаем одного и того же.
— Если я заполучу Берри, я стану победителем в Игре. И моим призом будет твой отказ от Адриана.
Вновь воцарилось молчание. При желтом мерцании уличного света лицо Руфы сделалось бледным и усталым.
— Это если заполучишь… — протянула она. — Если…
Глава одиннадцатая
Первый обед состоялся спустя три дня в «Конноте». На Руфе был темно-серый пиджак поверх шелковой блузки цвета слоновой кости.
Адриан любезно предложил сделать за нее заказ.
— Я хорошо знаком с меню и надеюсь, что угадаю ваш вкус. Вам придется испробовать мой обед в холодный февральский день.
Руфа подумала, что это ловкий ход с его стороны.
Он заказал устриц по-английски и морской язык по-дуврски. К каждому блюду подавали изысканное белое вино. Руфа отпивала маленькими глотками, достаточными, чтобы на языке отложился приятный аромат. Главное — не переборщить, так как чрезмерное смакование будет воспринято Адрианом с неприязнью. Он внимательно наблюдал за ней.
— Я подумал, что «Конноте» будет для вас хорошим отвлечением. Это неподвластная времени классика, как, впрочем, и вы. Вы абсолютно прозрачны, как кристалл или высокая, верно взятая нота. Вам следует носить больше желтого и зеленого. Осенние тона оставьте своей сестре. Пиджак лучше смотрелся на ней.
Руфа улыбнулась.
— Я не думала, что вы заметите.
— Когда я вижу женщину, я всегда замечаю, во что она одета. Вы напоминаете мне о весне, вы — «Весна» Боттичелли во плоти, о чем, я уверен, вам уже говорили.
Он, видимо, ожидал ответа. «Если не ответить, — подумала Руфа, — это может быть расценено как протест. Адриана Мекленберга не может интересовать женщина, которая отступает под натиском бурных комплиментов».
— Да, — сказала она. — Настоящий Мужчина любил это говорить.
— Боттичелли, — заявил Адриан, — ему понравилась бы четкая линия вашего носа и эти неиспорченные губы.
Руфа смотрела на его длинные, бледные пальцы, ласкающие ножку бокала, и не знала, что ответить. Его движения были ловкими и целенаправленными, но, на удивление, бесстрастными.
— У меня есть рисунок Боттичелли, — сказал он. — Это украшение моей коллекции. Даже жене не удалось завладеть им.
Он улыбнулся, чтобы показать, что он поднял этот вопрос не случайно.
— Берри говорил мне, что вы знаменитый коллекционер.
— На данный момент скорее обобранный коллекционер. Последняя миссис Мекленберг увела половину моих картин.
— Вам их, видимо, не хватает.
— И да, и нет, — сказал он. — В них было слишком много от нее. Я не хочу сказать, что она подбирала их. Вся коллекция была реакцией на нее. И наоборот.
— Понимаю, — продолжая улыбаться, Руфа проявляла осторожность. Куда он клонит?
— Все мои жены обожали искусство, — продолжал Адриан. — Две из них учились в Куртолде. Я явно тяготею к женщинам, глубоко интересующимся искусством. Думаю, к ним принадлежите и вы.
Руфа слегка изменила улыбку, чтобы освоиться в неожиданно возникшей интимной обстановке. «Это, — подумала она, — выглядит как интервью для получения работы. Ее достоинства — воспитанность и красота — позволили ей преодолеть первый этап. Теперь ее экзаменуют более тщательно на предмет того, насколько она соответствует корпоративному имиджу».
— В любом случае… — неожиданно сказал Адриан после короткой паузы, — я рассчитываю начать все сначала. Новая коллекция, новый этап в жизни… Возможно, я ограничусь сбором картин с изображением рыжеволосых.
Нелегко любезно улыбаться, поедая рыбу. Комплименты Адриана были банальными и небрежными — простой констатацией фактов. Это была преднамеренная форма ухаживания, а также своего рода испытание, рассчитанное на то, чтобы выведать, будет ли она без зазрения совести испытывать восхищение. Ее роль ограничивалась тем, чтобы выслушивать и соглашаться. Возражения, даже слабые, будут считаться сопротивлением. Руфа уже знала, что любая форма сопротивления или аргументы будут для него просто непонятны.
