– Не забудь мой бандаж, – наставляет Гай и, повернувшись к Марине, кивает: – Пойдем посмотрим, чем нас сегодня будут травить.
В детстве Марина читала комиксы. Она всегда смотрит под ноги, надеясь найти пятифунтовую банкноту, спасает старушек, отбрасывая с тротуара банановую кожуру, а проходя мимо стройки, ожидает падения банки с краской. Однако о фонарях она совершенно забыла.
И вот, следуя за Гаем и посылая миссис Вайни прощальный выразительный взгляд – сигнальную ракету ей одной, – Марина поворачивает голову и со всего маху налетает на десять футов искусственно состаренного металла.
– Ха-ха! – гогочет Гай. – Десять баллов!
Боль поразительная. Нос, наверное, сломан – сейчас ее зальет кровью. Боже! Марина трогает лицо и облизывает губу; что это такое соленое – кровь, сопли, слезы?
– Дорогая, ты не ушиблась?
Хуже крови – смерть от стыда. С ней не сравнится даже эта невыносимая боль.
– Э-э…
– Вижу, что ушиблась.
Марина по-спортивному выдыхает воздух через сжатые губы и добавляет:
– Уф…
Как же больно! Ей, как раненому зверьку, нужно спрятаться, ощупать череп и немного повыть.
– Ни… ни капельки.
– Дурочка! – радостно говорит Гай. – А ну-ка, повтори!
– Гай, помолчи. Ты уверена? Судя по всему, тебе несладко пришлось.
– Все хорошо. Ох, угораздило же. Нет, правда, все хорошо.
По лицу миссис Вайни не поймешь, тревожно ей или весело.
– Совершенно не больно, – отчаянно уверяет Марина. Теперь сомнений нет: миссис Вайни улыбается. Марина глубоко и несчастно вздыхает. – Но лучше я…
– Ага, – говорит Гай. – Пошли. С ней все хорошо.
И он ведет ее в буфетную, где их ждут крем-суп из брокколи, бифштекс по-мексикански, картофельные крокеты и пудинг с сиропом. Миссис Вайни не пытается ее остановить.
Когда все пошло не так? Это ее вина? Что это – влияние родительских генов, сделавших ее слишком кроткой, чтобы вырваться из низов среднего класса и тем более преуспеть? Или ее отвлекли неосознанные потребительские надежды? Ведь в том, что все пошло не так, сомнений уже не осталось. Это не поздно остановить? Если быть очень сильной и благоразумной, жизнь еще может перемениться?
Каждый раз, когда раздается телефонный звонок, Лора думает: это он.
– Это я, – хрипло шепчет Алистер Саджен. – Знаю, знаю, мы договорились – никаких контактов, в семейном смысле. Но у меня новости.
Лора ретируется в прихожую, подальше от Рози, Жужи и их дражайшей подруги Шари Перлмуттер, только что вернувшейся с очень насыщенных похорон. Все трое шепчутся на диване, как героини Сопротивления, – та еще обстановка. Когда Лора, замерзшая и печальная, вернулась домой с работы, Шари поцеловала ее, пренебрежительно похлопала по бедру и тихонько сказала: «Ужасно». Они говорят вполголоса, будто Лора могла где-то выучить венгерский язык и забыть об этом упомянуть. То одна, то другая ежесекундно качает головой.
– Я, – бормочет Лора в трубку, прислонившись к шкафу с одеждой, – я и не думала, что ты в Лондоне.
– Кто? Не валяй дурака, это я. Думаешь, Фаркаш Рози узнала мой голос?
Ему нравится ставить фамилию перед именем на венгерский манер, иногда с акцентом.
– Сейчас… не самое подходящее время. – У Лоры вспотели ладони. Она весь день ждала весточки от Петера: каждая минута повышала вероятность события, как в русской рулетке. – Говорить неудобно.
– Придется. Можно приехать?
Безупречно янтарные волосы Шари – всего в трех футах от Лоры.
– Кра-со-та, – слышит она знакомое слово. – Иген. Нодьон сеп хос. Вимбльдон-парк.
– Йой, – говорит Жужи.
– Нет! – вскрикивает Лора. – Боже… по-моему, это неразумно.
– Я подумал, не всегда же они сидят дома.
– Всегда. – Ей показалось или шепот на диване затих? – Ты же их знаешь, Дженни.
– Что? А, они слушают, понимаю. В общем, все очень запуталось. Мици хитра. По-моему, она могла про нас догадаться.
Лора будто наглоталась пыли.
– Продолжай, – говорит она. – Что ты…
– Может, придется ей все рассказать.
– Что? Нет! Нет-нет. Так нельзя! Не делай этого, пожалуйста, только не ради меня, то есть я хочу сказать…
– На самом деле попросить у нее прощения… это бы камень с души сняло. Встречаться тайком, изворачиваться – это не дело.
Даже сейчас, когда ей протягивают будущее, Лора исподтишка глядит на буфет – нет ли письма от Петера.
– Не дело?
– Конечно. Так даже лучше. Моя жена, знаешь ли, очень влиятельная. Пора взять и смести все начисто…
– Нет! Господи, нет, Джули, Дженни, это… нет, нет. Это ужасно не вовремя. Подумай о… детях. Нет, правда, не надо. Будь благоразумна…
– Кивель бесель? – шепчет Жужи.
– Дорогуша, – укоряет ее Шари по-английски, – а ты говорила, у нее нет подруг.
Марина стоит у Военного мемориала напротив окон мистера Стеннинга. Под взглядами павших в бою служителей Кум-Эбби она ждет, не промелькнет ли Гаева мама за шторами. Марину сильнее обычного тянет трогать стены и окна. Любая мелочь, любой случайный прохожий могут предопределить, увидит ли она миссис Вайни. Однако из общежития выходят лишь Лиза Черч и какой-то незнакомый первоклашка – пользы от них никакой. Только что на глазах у Марины мистер Дженкин, глава Объединенного кадетского корпуса, проверяющий, на что годятся его подопечные, без всякой причины скомандовал Уне «Пышке» Сквайр обежать кругом Научный корпус. Сотни мальчишек гогочут и злорадствуют. Нужно будет ее утешить, думает Марина, зная, что никогда на это не осмелится.
Что-то – назовем это инстинктом – заставляет ее взглянуть на главный вход в Перси. Ей навстречу по ступенькам спускается человек в деловом костюме. Громко кашлянув, он хмурится и смотрит по сторонам.
Марина недавно узнала, что в галерее Тейт есть портрет молодого Александра Вайни с супругой. Он тогда набирал популярность и носил длинные волосы, как Маринин отец, которого она знает по фотографиям. На том портрете мистер Вайни сидит на зеленой-зеленой траве, а Нэнси Вайни лежит рядом с ним на фоне тщательно выписанного забора высотою с дом. Марина разглядывала картину так долго, что сама перенеслась туда, ощутив под руками траву.
Пожалуйста, повернись. Заметь меня.
И он поворачивается.
– Ты ведь та самая… – говорит мистер Вайни. – Напомни-ка… А, ну да.
Крики, стук дверей и отрыжка стихли; во дворе темно и спокойно. Марина потеряла счет времени, и, если не поторопится, опоздает к комендантскому часу – первый раз в жизни.
