– Кстати, – сказал он, – спасибо, что доставила сюда Сорена. Вряд ли это было легко.
– Ну, он не навязывал мне свое общество. Последние два дня провел в багажнике машины. – Она улыбнулась своей полуулыбкой. – Ты и вправду думаешь, что от него будет польза?
– Уверен.
– Джон его лучший друг. Легко он его не отдаст. Ты собираешься…
– Похоже, выбор у меня невелик. Наступает тот момент, к которому Смит и подводил мир. Я все еще не знаю почему, но уверен: он не начинает битву, если не может ее выиграть.
– А что ты можешь предложить Сорену? Морковку вместо палки?
– Например?
Она подошла к окну. На ветру снежинки гонялись друг за дружкой.
– Ты мог бы поговорить с Самантой.
– С кем?
Имя показалось ему смутно знакомым.
– Только не говори, что не помнишь ее.
«Почему ты смотришь на меня таким… ах да».
Он вспомнил. Подружка Шеннон. Кожа цвета сливок, золотые нити волос и вызывающая сексапильность. У нее был первый уровень, и принадлежала она к чтецам, хотя и особой специализации – с извращенной склонностью: умением читать желания с последующей их стимуляцией.
– Она знает Сорена?
– С древних времен. Они вместе учились в Хоксдаунской академии. – Шеннон поморщилась. – Странные между ними отношения.
«Ты шутишь».
Он видел Саманту только раз, но сразу же понял, что пристрастие к спиртному – меньший из ее пороков. Сочетание ее дара и ее прошлого (в тринадцать лет ее соблазнил наставник академии, а впоследствии сделал проституткой) обусловило ее нынешнее положение: она постаралась изъять себя из обращения, в чем и преуспела.
И конечно, анормальному, который каждую секунду проживал за одиннадцать, требовалась именно такая женщина. Для нее сила его чувства к ней стала настоящим героином. А ее умение чувствовать его потребности и не требовать от него всех тех социальных условностей, на которые он был неспособен, видимо, делало ее уникальной среди женщин.
– Ты можешь себе представить, как он воспринимает мир? – продолжала Шеннон. – Он не может разговаривать. Не может смотреть кино. Если он напьется, то похмелье длится целую неделю. Черт побери, секс, вероятно, единственное, что ему доступно. В особенности с Самантой.
– Она его любит?
– Почти так же, как Джона, – кивнула Шеннон.
– Так.
У Купера возникла мысль о том, как можно сыграть на чувствах Саманты, убедить, что она может спасти Сорена. Но он забыл, что Смит – та нить, которая их соединяет. Именно Смит убил ее наставника и сутенера. Она его ни за что не предаст.
– И что ты собираешься делать?
– Не знаю, – вздохнул Купер. – Я сегодня видел Милли. Помнишь ее?
– Маленькая девочка с зелеными волосами.
– Теперь они фиолетовые. Она мне сказала, что не может читать Сорена – его восприятие времени не позволяет ей пользоваться ее даром. Я думал, может, его реакции изменятся под воздействием стресса, но нет. И она вместо того, чтобы читать Сорена, стала читать меня.
– Бедняжка. Он скорчил ей гримасу:
– Вообще-то, она сказала, что я целомудренный.
– Она не знает тебя так, как знаю я.
– Ха-ха. Мы с ней потом разговаривали, и я сказал глупость: Сорен, мол, фрик, его дар уничтожил его, сделал изгоем. Не успел я закрыть рот, как понял, что то же самое можно сказать и о ней.
– И она, конечно, прочла твою мысль, – поморщилась Шеннон.
– Да. Я ее жалею. На нее ложится слишком большая нагрузка. Она пытается как-то компенсировать стресс, прячется за своими волосами и видеоиграми, но…
Мысль вдруг осенила его, почти как удар молнии. У него в голове возникло четкое представление об одной идее, этакое отстранение от мира, чтобы исследовать его со стороны.
Возможно ли такое?
Похоже, Милли считала, что возможно. И он же находился в НЗО, самом технологически продвинутом месте на планете, в закрытом обществе, где сверходаренные работали, получая огромные гранты и почти без ограничений. Здесь его воскресили из мертвых.
– Купер? – Шеннон смотрела на него с беспокойным любопытством. – Ты не заболел?
Он взял стакан с бурбоном, осушил его, почти не ощущая вкуса, и взглянул на нее:
– Морковка.
Журнал «Тайм»
10 вопросов Шерману Ванмитеру
Доктор Шерман Ванмитер сделал карьеру, популяризируя самые заумные области научных исследований на доступном – чтобы не сказать «изысканном» – языке.
Вы писали книги обо всем, начиная с астрофизики и кончая зоологией. Как вам удалось постичь столько самых разных областей знаний?
Существует мнение, что научные дисциплины суть разные континенты, тогда как на самом деле наука – универсальный паспорт. Наука – это исследование и критическое мышление, а не зазубривание. Вопросительный знак, а не точка.
Вы можете привести что-нибудь в качестве примера?
Конечно. Дети узнают о Солнечной системе, запоминая названия планет. Вот вам точка. Бесполезная с научной точки зрения, потому что названия ничего не значат. Вместо точки нужно было поставить вопросительный знак: «Имеются сотни тысяч довольно крупных космических тел, вращающихся вокруг Солнца. Какие из них можно назвать неординарными? Есть ли между ними сходства? О чем они говорят?»
Но как вы учите детей постигать такие сложные вещи?
Их нужно учить постигать способ мышления. Ответов нет, есть только вопросы, которые формируют ваше понимание и, в свою очередь, порождают новые вопросы.
Это больше похоже на мистику, чем на науку. Где вы проводите границу?
Вот она как раз и определяется критическим мышлением.
Я могу понять, как это применить к систематизации объектов Солнечной системы. Но как быть с более абстрактными вопросами?
Такой подход распространяется и на них. Возьмите для примера любовь. Художник скажет вам, что любовь – таинственная сила. Священники назовут ее проявлением божественного начала. А биохимики, напротив, скажут вам, что любовь представляет собой петлю обратной связи дофамина, тестостерона, фенилэтиламина, норэпинэфрина. Различие состоит в том, что мы можем предъявить результаты нашей работы.
Значит, вы не романтик?
Мы такие, какими нас сделала эволюция. А в сущности, эволюция представляет собой создание все более эффективных машин для убийства.
А не точнее ли сказать «машин для выживания»?
Они идут рука об руку. Но первичнее – убийство, без него в выживании нет нужды.
