– Ты нашла своего «муза», пользуйся на здоровье, – и закрыл перед ними дверь, показывая, что разговор окончен.
Внизу на улице еще долго разносилось: «Сволочь, отдай талант!» – и только подъехавшая машина «скорой помощи» с серьезными ребятами отвезла пострадавшую на улицу Твайка, где находился центральный дурдом. Пантелеева отпустили, он тоже засомневался в здравии своей половины…
Фарбус расположил свой мольберт под Вантовым мостом и делал наброски Старого города. Им можно любоваться тысячи раз, и это никогда не надоест. Редкие пешеходы останавливались возле творца, некоторое время наблюдали за рождением отражения города на холсте, удивленно качая головами, и спешили дальше, думая про себя: «Здорово малюет, а ведь проще сфотографировать, и все». Но эти обыватели не знали, что в настоящей картине художник, как дань прекрасному, оставляет частицу своей души, и с последним мазком полотно оживает. А фотография – это просто мгновение, вырванное из жизни.
Он на секунду оторвался от холста, посмотрел на проезжавший мимо автобус и вдруг там, в глубине за окном, мельком увидел Ее. Ни секунды не раздумывая, он побежал за автобусом, но тот уже укатил прочь, обдав все вокруг синим вонючим дымом. В конце моста Фарбус остановился, переводя дух, сердце его стучало Где-то возле гортани, перед глазами плыли радужные круги, и он в первый раз пожалел, что не начал бегать по утрам. Единственное, что он успел заметить, это номер автобуса – тридцать семь.
Каждый день в это же время он стоял на остановке за мостом, пытаясь вновь увидеть Ее. Но откуда ему было знать, что в тот день она просто случайно ехала в том автобусе…
Она долго не могла дождаться такси, и чтобы не очень опаздывать на работу, села в автобус. Сжатая со всех сторон невеселыми людьми, погруженными в свои утренние мысли или еще не успевшими полностью проснуться, она медленно приближалась к центру города. Вдруг, проезжая через мост, она случайно встретилась глазами с человеком, стоящим у мольберта, и сердце в предчувствии сильно забилось. Не зная, зачем, она выскочила на остановке и быстрым шагом пошла к мосту, и чем ближе она подходила, тем больше в голову лезли разные мысли: «Куда я иду, что со мной происходит? Я вообще с ума сошла,» – и повернула обратно. Их разделяло всего двести метров.
Амур стоял перед троном Властелина Вселенной, сияя своими золотыми крыльями, издали он был похож на маленькую звездочку.
Со всех сторон на него смотрели глаза-звезды Владыки:
– Что скажешь, вестник любви, какую новость принес?
– Они не могут встретиться, Создатель.
– Никто не говорил, что они встретятся, было сказано, что он должен пройти путь любви.
– Великий, но пламя любви у них одно на двоих, и оно неделимо.
– Ты собираешься меня учить, златокрылый?
– Прости, о Великий, я хочу понять.
Когда приходит зима, холод и ветер обрушиваются на Старый город, все улицы заметены снегом, с крыш свисают огромные сосульки, пугая редких прохожих. Все идут, задрав вверх головы, и не смотрят под ноги, на обледеневший булыжник. Фарбус шел, укутав шею шерстяным шарфом, в короткой меховой куртке, а на голову не по погоде была натянута кепка. С опаской поглядывая вверх, он продвигался по узенькой улочке Художников к своему дому, а навстречу ему, так же с опаской, поглядывая вверх, куда-то шла Она.
* * *
Когда наступает ночь, я с трепетом поднимаю голову вверх и смотрю на бесконечное количество Его глаз во Вселенной. Только Ему одному известно, пересекутся ли наши пути в этом мире и сможем ли мы найти свою любовь.
– Я пойду поставлю чай.
– Подожди, не уходи, я тебя искал тысячи лет.
– Я всего на одну минутку.
– Не уходи…
Тропы Непала
Аннапурна
Ноги просто разъезжались на этой рыжей глине, и каждый встречающийся на пути камень казался маленьким надежным островком, на который можно без опаски поставить ногу. Но вот тут-то он и просчитался: один из камней буквально выпрыгнул из-под натруженной ноги и улетел куда-то в пропасть, а Сарин привалился к пологой стене, уткнувшись лицом в свисающие мокрые побеги каких-то растений. Сердце билось в груди пойманной птицей, еще немного – и не выдержит; казалось, что воздух весь куда-то исчез и он дышит просто вхолостую, открыв рот, как вытащенная из воды рыба. Через некоторое время Сарин заставил себя успокоиться и продолжил свой путь.
Узкая тропа виляла над самой пропастью, на дне которой бурлила горная гималайская река, брызги от нее превращались в мокрую пыль, поднимались на потоках воздуха на сотни метров вверх, из-за чего тропа была мокрой и скользкой, но впереди было еще три дня пути, и не самых простых. Иногда он начинал себя проклинать, зачем сюда приехал, но уже через мгновение, завороженный сказочным пейзажем, в восторге от которого замирает сердце, уже думал: какое счастье, что я это вижу.
Висячий мост, сделанный из металлических тросов и бамбука, ненадежно покачивался при каждом шаге, руки стискивали тросы перил с такой силой, что кровь отливала от пальцев. Вниз Сарин старался не смотреть – начинало сосать под ложечкой и хотелось ускорить шаг, но он сдерживал себя, стараясь быть более разумным, хотя оставшиеся метры он чуть ли не пролетел над мостом. Дальше тропа стала опять виться вверх, и грохот вечно разъяренной реки оставался Где-то далеко внизу.
Он не курил уже много лет, но тут, сам не зная зачем, «стрельнул» у шерпа сигарету непальского производства и, сидя на краю бездонного обрыва, жадно затянулся горьким дымом, от которого долго кашлял, и у него безумно закружилась голова, и только несколько глотков питьевой воды привели в порядок сознание и успокоили кашель. Еще несколько часов он заставлял себя идти к месту ночевки. Шерп с сочувствием поглядывал на своего ведомого и когда видел, что тот уже совсем выбился из сил, предлагал остановиться и передохнуть.
Что может быть вкуснее непальского чая с местным ромом? – только местный ром с непальским чаем, и Сарин убеждался в этом уже десятый день своего путешествия. Промокшая от пота одежда висела на веревке перед самым каменным сараем, который был местом ночевки, и надежды, что она высохнет, не было никакой, каждое вновь проплывающее облако оставляло в ней часть своей влаги и уплывало дальше, а солнечные лучи просто не успевали высушить одежду в короткие промежутки между облаками.
Сарин сидел на деревянной скамейке под навесом возле сарая и медленно потягивал из алюминиевой кружки горячий чай, который обжигал губы, согревая своим волшебным теплом не только тело, но и душу. Часы показывали четыре часа дня – времени было предостаточно, чтобы отдаться на волю своим мыслям и мечтам, что он и сделал.
А мимо по тропе то и дело проходили шерпы с корзинами, полными груза, на своих худых, но удивительно выносливых плечах. Каждому из них он кивал головой и с улыбкой здоровался: «Намастей», в ответ ему кивали и уходили все выше и выше за облака.
