– У мистера Филипса сильно повреждена трахея, детектив, – ответил он. – Как вам известно, кто-то проткнул ее ножом. Тридцать процентов людей с такими ранами умирают. Большинство – в течение часа.
– Я понимаю, дело серьезное.
– Не уверен, что понимаете. Мистер Филипс находится под действием седативных препаратов, на искусственной вентиляции легких. Если он выживет, ему потребуется сложная операция по восстановлению трахеи. И даже если она пройдет успешно, у него до конца жизни будут трудности из-за сужения дыхательных путей.
Врач оторвал взгляд от своего блокнота и посмотрел на меня:
– Вы серьезно спрашиваете, когда с ним можно побеседовать?
– Мы думаем, что он мог видеть лицо преступника, – объяснил я. – Не нужно говорить. Он мог бы все написать.
Врач посмотрел на меня с откровенной враждебностью:
– Сейчас к нему нельзя. Я дам вам знать, когда с ним можно будет увидеться.
Он ушел.
Я отдал Грину свою визитку.
– Если Филипс очнется, позвоните мне. Если его состояние изменится, позвоните мне. Если возникнут любые проблемы, что вы сделаете?
– Позвоню вам.
– Правильно.
Я вошел в отделение, констебль Грин – следом. Пока я мыл руки в большой глубокой раковине, какие бывают только в палатах интенсивной терапии, Билли с тревогой за мной наблюдал.
– Не беспокойтесь. Я не собираюсь его оперировать и быстро уйду.
Я вошел в комнату.
В сумраке на койке с приподнятым изголовьем лежал человек. Сейчас Гай Филипс был совсем не похож на того мужчину с окровавленной шеей, который вышел к нам из лесополосы. Он выглядел как единственный выживший после катастрофы.
С края щупальцами свисали три трубки – тонкая и две толстые, рифленые. Они были подключены еще к одной, а та, в свою очередь, соединялась с горлом и носом пациента. Врач сказал, что из-за поврежденной трахеи больной не может самостоятельно дышать. Я и представить не мог, что это значит, пока не увидел и не услышал Филипса. С аппаратом искусственной вентиляции каждый вдох и выдох Свина звучал, точно шум небольшого боя.
Шею обмотали бинтами, и он стал похож не то на египетскую мумию, не то на человека, которого пытались обезглавить.
– Здравствуйте, детектив, – сказал кто-то. – В глубине комнаты, сгорбившись в одиноком кресле, сидел Бен Кинг. – Спасибо, что спасли жизнь Гая.
Он говорил очень тихо, и хотя мы никак не могли разбудить больного, я тоже понизил голос.
– Спас его старший инспектор Мэллори. Это он остановил кровотечение.
– Конечно. Я поблагодарю его лично. У вас уже есть какие-то зацепки?
– Нет. – Я помедлил. – Но мы предполагаем, что мистер Филипс видел убийцу и сможет его опознать. Когда очнется.
– Когда очнется, – повторил Бен Кинг. – Будем надеяться, что скоро.
Он встал. Я думал, что политик собрался уходить, однако он просто пожал мне руку. В его глазах стояли слезы.
– Этим убийствам, этим чудовищным злодеяниям нужно положить конец.
В полумраке больничной палаты он пристально взглянул на меня, и в этот момент я почувствовал силу его личности, понял, почему он так быстро достиг вершины.
Шестнадцать
На следующее утро я вошел в Отдел серьезных инцидентов и сразу узнал ее.
Она приехала раньше Мэллори и сидела в кабинете одна, глядя в ноутбук. На мониторе был открыт файл с руководством по расследованию убийств.
Девушка повернулась, спокойно и внимательно посмотрела на меня. Я помнил этот взгляд еще с того дня, когда встретил ее в банке, у выхода из кабинета, где на ковре лежал Хьюго Бак. Однако на самом деле выдали ее непокорные рыжие волосы. Все остальное было другим: сегодня она не надела форму.
– Здравствуйте, детектив Вулф. Наверное, вы меня забыли. Мы встречались в «Чайна Корпс». Я стажер Эди Рен.
– Конечно, я вас помню. Готовитесь стать детективом? И как так вышло?
– Как обычно. Сдала Национальный экзамен, сейчас работаю над портфолио для второго уровня Профессиональной программы расследований. Ну, вы знаете. Нужно показать свои способности и все такое.
– А что делаете здесь?
– Я младший сотрудник, привлечена к делу о двойном убийстве.
– Младший сотрудник? Обычно эту работу выполняет детектив-сержант или детектив-констебль.
– Идут сокращения, – ответила она.
Младший сотрудник подчиняется непосредственно руководителю группы, но выполняет поручения всех, кому нужна помощь. Я помнил, как спокойно вела себя Рен в тот день, когда они с Грином нашли банкира, и не сомневался, что она подходит для этой работы.
– Так вот где все происходит, – сказала Эди.
– Не все, а только часть, – поправил я. – Надо много ходить. Расследование убийств – тяжелый труд. Когда ловили Йоркширского потрошителя, полицейским пришлось проверить пять миллионов автомобильных номеров.
– Да, и все равно ничего не вышло. Видели, что написал Мясник Боб?
Она постучала по клавишам, на мониторе открылась страница социальной сети. Там ничего не изменилось. Все та же фотография Роберта Оппенгеймера. Все то же пафосное хвастовство: «Я – Смерть, разрушитель миров. Убей тех, кто защищает богатых. Убей свиней».
– Ничего нового, – сказал я.
– А как же видео? Там вы.
Эди щелкнула по ссылке, и я увидел себя. Я стоял на четвереньках, из ран на виске и шее тонкими струйками сочилась кровь. Рот открыт, глаза смотрят в пустоту.
Я полз.
Ролик длился всего несколько секунд, но его зациклили, и оттого казалось, что я все время возвращаюсь, словно в каком-то забавном танце. Из угла ко мне приближалась морда свиньи с выпученными от ужаса глазами. Ее рыло почти касалось моего лица, а затем мы отскакивали друг от друга, и сумасшедшая пляска начиналась по новой.
Была и музыка. Точнее, и не музыка вовсе – безумный визгливый смех под ритмичные звуки духовых инструментов. Хохот из темноты, из могилы.
– Кто же вас снимал? – спросила Рен.
– Не знаю.
– Неужели он сам? Убийца?
– Сомневаюсь. Это не его почерк.
– А мне кажется, вполне в его духе. Я нашла песню. Какой-то старинный номер из мюзик-холла. Называется «Веселый полисмен», исполняет Чарльз Джолли.
Точно по сигналу, Джолли перестал хохотать и запел:
За что в тюрьму пойдешь ты,
Не знаю сам пока.
И он расхохотался,
Схватившись за бока.
Ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Ах-ха-ха-ха-ха-ха!
