– А ты, значит, взвалила меня на закорки и понесла… – Адди оглянулась. – Сколько мы прошли?
– Всего пару миль.
– О, всего пару миль! – закатила она глаза и с ухмылкой толканула меня плечом. – Тебе, наверно, кайфово быть такой? Сидишь себе и упиваешься своей крутостью?
Я ошеломленно посмотрела на нее, не зная, как реагировать. Адди рассмеялась и отвела назад свои темные волосы.
– Спасибо, – сказала она уже серьезнее.
– На здоровье.
Она помедлила, потирая лоб.
– Прости, что втянула нас в такую историю.
– Не ты же вытолкнула нас из челнока.
– Зато я слишком много трепалась насчет нашего плана в резервации. Если бы не моя болтливость, ничего бы и не было.
– Не знаю, – пожала я плечами. – Я вообще могла оставить тебя на столбе, пусть бы пытали. Все равно ничего непоправимого с тобой бы не случилось.
Адди фыркнула, затем от души расхохоталась:
– Да уж! С тебя станется! Но мне лучше так, как вышло. – Она пригладила волосы. – Я там чуть не рехнулась.
– Мы обе, – уточнила я, вскочила на ноги и протянула ей руку. – Идти сможешь? Надо найти ночлег.
Она схватила меня за кисть и медленно встала, переложив всю тяжесть тела на левую ногу. Попробовала шагнуть и скривилась.
– Еще не срослась, – признала она. – Могу волочить ее или…
– Идем туда, – показала я на кафе. – Окна почти все целы. Авось не рухнет.
Она послала мне благодарный взгляд, и я знаком велела ей опереться на меня. Мы медленно заковыляли через улицу.
Дверь выломали давно, и она болталась на ветру, кое-как держась на одной петле. Едва мы вошли внутрь, по полу прошмыгнула какая-то зверушка, и Адди издала стон:
– Ненавижу крыс!
– На вкус они не такие уж противные.
– О боже, молчи, умоляю тебя!
Я притворила дверь и подперла ее стулом. Стены, когда-то ярко-зеленые, давно облупились. Повсюду в беспорядке стояли столы и стулья, с одной стороны тянулся ряд кабинок. Пластик потрескался, и кое-где из-под него торчала набивка. Я осторожно усадила Адди, решив не говорить, что крысы могли запросто поселиться и в сиденьях.
Сама я села напротив и смахнула с грязного стола паутину.
– Куда мы идем? – спросила Адди, угнездившись поглубже и привалившись к стене. – В настоящий Остин?
– Да, если сумеем найти. – Я подняла брови. – Ты ведь не держишь в голове карту Техаса?
– Нет, извини. – Она заглянула в грязное окно. – Но ведь можно поискать, наверняка где-то есть? Может, на какой-нибудь старой заправке? Там, типа, много чем торговали. Держу пари, что во время войны люди брали пищу, а карты не трогали.
– Хорошая мысль, однако.
– Притворюсь, что не слышу крайнего удивления.
Я рассмеялась, подтянула колени к груди и уткнула в них подбородок.
– Извини.
– Думаешь, Каллум с рибутами все же отправятся в Остин? – спросила Адди.
Я кивнула и провела пальцем по трещине в столешнице.
– В резервации они точно не останутся, а Каллум знает, что Остин – первое место, где я буду его искать.
– Согласна. Может, он замочил Михея, когда узнал о случившемся, и захватил власть.
Я скептически посмотрела на нее:
– Каллум не убийца, он уважает мораль.
– Мораль-шмораль. Могу поспорить, что у него ее не останется, когда он узнает, что сделал Михей. – Адди приложилась головой к стене. – Вся его показуха насчет убийств объясняется только тем, что он провел в КРВЧ всего несколько недель. Он не понимает, что мы пережили.
Я кивнула, пытаясь скрыть удивление:
– Вы что, обсуждали это?
– Да нет, я просто замечала за вами. Иногда так и подмывало сказать: остынь, чувак! Уж больно ты борзый.
Я прыснула, быстро прикрылась ладонью и кашлянула.
– Он не борзый, он упертый.
– Да не важно, – отмахнулась Адди. – Меня бы достало постоянно чувствовать себя злодейкой.
– Я привыкла, – пожала я плечами.
– Как скажешь. – Она подвинулась и скривилась, втянув в кабинку сломанную ногу. – Спасибо, что не бросила меня.
– Притворюсь, что не слышу крайнего удивления.
– Немножко удивлена, – ухмыльнулась Адди.
– Не подслащивай пилюлю.
– Да ладно. В резервации ты мне и слова, считай, не сказала. Как вражина какая.
– Я не вражина, – отозвалась я тихо, теребя обтрепанный край штанины.
– Просто недолюбливала меня?
– У меня была всего одна подруга, – сказала я, не глядя на нее. – КРВЧ убила ее незадолго до нашего с Каллумом бегства.
– О! – воскликнула она, потом спросила, помолчав: – За что?
– Она была из унтер-шестидесятых и получала первый курс тех самых лекарств, которые сводят с ума. Ей становилось хуже и хуже. По-моему, она потеряла надежду и очень страдала из-за того, что каждую ночь на меня набрасывалась. Мы жили вместе. – Я сглотнула комок в горле. – Потом она впала в буйство, перебила кучу охранников, а после этого подставилась КРВЧ.
Адди протяжно выдохнула:
– Вот скотство. Соболезную.
Я прислонилась к стене и уставилась в провисший потолок.
– К тому времени я уже знала, что рибуты бегут, – негромко продолжила я. – Леб сказал мне об этом как минимум за неделю до ее смерти, а я ничем ей не помогла.
– И вляпалась бы с ней так же, как с Каллумом, – заметила Адди. – Подалась в бега с рехнувшимся рибутом, которому нужно противоядие.
– Я же нашла его для Каллума, – мягко напомнила я. – Нашла бы и для нее.
Адди помолчала.
– Сомневаюсь, что она стала бы обременять тебя таким грузом вины.
– Не стала бы.
– Тогда что ты можешь изменить?
– Ничего, – повернулась я к ней. – Она мертва.
– Ну да, мертва. Но разве нельзя улучшить положение?
– Например?
– Например, представить, чего бы она от тебя хотела. Чтобы ты хандрила, не имела друзей и… – Она вдруг осеклась и поморщилась. – Обещаешь не бить меня, пока не выветрится эта химия?
– Обещаю, – чуть усмехнулась я.
– Хотела бы она, чтобы ты сбежала с Каллумом и бросила на произвол судьбы всех рибутов из городов? А родные у нее были? Как бы она отнеслась к тому, что ты не поможешь людям?
– У нее были четыре сестры в Нью-Далласе, – тихо сказала я.
– Ну и чего бы ей от тебя хотелось?
