На судне в каютах разместили только женщин и руководство, включая Щетинина и Чижова. Остальные возвращались, устроившись на тюках прессованного сена под огромным брезентом в трюме, гулкое пространство которого едва освещалось немощной желтоватой лампочкой. Спускаться и выбираться на верхнюю палубу приходилось по вертикальному скоб–трапу. В 23 часа 11 сентября 1959 года, через 26 месяцев после нашей высадки в Русской Гавани, заработал винт «Унжи», и сразу за тонким бортом глухо и мощно заплескала вода. Все дружно бросились на палубу, чтобы попрощаться с Новой Землей. Возвращение началось… Как уютно засыпать на сене в глубине трюма, завернувшись с головой в брезент под сопение и ночное бормотание спутников, возвращающихся к новой жизни на Большой земле, где нас ждало продолжение экспедиции — обработка наблюдений и написание отчетной монографии.
Короткий заход в залив Мурман у полуострова Адмиралтейства позволил провести полевое дешифрирование аэрофотосъемки этого исторического места, одновременно объяснив, что исчезновение пролива, которым воспользо–вались голландские моряки в 1594 году, связано с более поздней подвижкой ледника Низкий, подтвердив этот вывод позднейшими литературными источниками.
В Москве мы убедились, что руководство достаточно прилично восприняло полученные нами результаты, хотя, видимо, не одобрило мой отказ от использования фототеодолитной съемки. Я совершенно правильно перенес в своей деятельности упор с движения льда (которое до сих пор остается наиболее дискуссионной проблемой) на колебания ледников и общую эволюцию, что нашло понимание у моих коллег. В частности, мои данные в части колебаний ледников были использованы для сопоставления с оценками вещественного баланса оледенения ледникового покрова Новой Земли по оценкам Чижова, Нам удалось оценить впервые потери льда на ледниковом покрове Новой Земли величиной 3 кубокилометра ежегодно с расхождением по двум независимым оценкам в пределах 20 %. Когда–то Русанов определил направленность развития оледенения Новой Земли на качественном уровне, нам это удалось уже на количественном.
Среди моих результатов незаметно прошел вывод о разнице в темпах отступания ледников по побережьям Баренцева и Карского морей, который позднее в моей деятельности оказался весьма перспективным направлением.
В целом я был удовлетворен содержанием своих пяти глав в нашей коллективной монографии[3].
Только в Москве мы уяснили, каким бесценным материалом обзавелись, хотя я на первое место поставил бы приобретенный полярный опыт. Судьбы участников опи-
санных событий сложились по–разному, причем в будущем большинство предпочло сменить районы своих исследований на более южные. Из нашего коллектива первой защитилась Давидович. Мы от души поздравляли ее, тем более, что она продолжала ухаживать за своим мужем Каневским. Позднее эта пара обзавелась сыном, который, закончив МГУ, продолжил дело своих родителей, но уже в другой стране. Сам Каневский неоднократно возвращался в Арктику в качестве журналиста, с которым автор на протяжении многих лет продолжал тесное сотрудничество. Могу только сказать, что лучшего оппонента у меня не было. Однако наиболее успешно мое сотрудничество продолжалось с Зингером, работа которого с годами все больше становилась научноорганизационной.
В заключение повторюсь, что на Новой Земле во время МГГ в 1957–1959 годах мы приобрели, по словам поэта, «особой жизни опыт, особый дух, особый тон…» — которому оставалось следовать в будущем…
Глава 4 1962. СЕВЕРОЗЕМЕЛЬСКАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ Нельзя не оценить того огромного преимущества, которое дает самолет современному исследователю.
Ричард Э. Бэрд
Поскольку мы с Евгением Максимовичем видели себя кондовыми полярниками, несомненные прелести Кавказа, Средней Азии и других горно–ледниковых районов страны в совокупности нас не привлекали. Занятые подготовкой к публикации результатов наблюдений МГГ, мы внимательно продолжали следить за всем, что происходило в Арктике. Поэтому появление представителя Арктического и Антарктического научно–исследовательского института (ААНИИ) Главсевморпути в Ленинграде, который провел встречу с некоторыми нашими коллегами, не прошло мимо нашего внимания. Тем более, что речь там, по сути, шла о разделе сфер деятельности на полярных архипелагах. Мой старший товарищ с присущей ему образностью неожиданно обнаружил прецедент в совсем другой области:
— Это напоминает конференцию сыновей лейтенанта Шмидта в Сухаревской башне… Соответственно, в любом случае нас это решение ни к чему не обязывает…
Такой вывод оказался весьма кстати, когда спустя некоторое время в нашем институте появились несколько представительных незнакомцев с книгой Зингера в руках о нашей двухгодичной зимовке на Новой Земле. Очевидно, в их глазах мы выглядели весьма компетентными и знающими специалистами. Правда, наши попытки добиться более полной информации от новых знакомцев пресекались короткой фразой:
— Мы из почтового ящика номер… Для начала запомните наше правило: меньше знаешь — крепче спишь…
Хотя подобное не совпадало с нашим менталитетом, но в то время это были обычные правила игры, в которую играло все советское общество. Нас абсолютно не интересовало, чем занимался данный почтовый ящик, но так хотелось снова оказаться в Арктике, тем более что с каждым днем возможности полевого сезона сокращались и сокращались. А наши будущие работодатели в своих решениях явно зависели от каких–то высоких инстанций, которые, возможно, не подозревали об этом. В результате мы отправились на полевые работы лишь в конце августа 1962 года, заведомо слишком поздно.
Полет до Диксона был повторением событий накануне МГГ, зато дальше для нас начинались незнакомые места. Нам предстояло работать с полярной авиацией, занимаясь в основном аэровизуальными наблюдениями. К этому я был подготовлен уже своей предшествующей деятельностью: полевым дешифрированием аэрофотоснимков на Новой Земле, и использованием карт разного возраста и качества еще со студенческих лет. Другим моим преимуществом был опыт работы с Ан-2 во время тридцатичасовой летной аэросъемочной практики еще в студенческие годы. Среди материалов, которые я намеревался использовать, был отчет международной экспедиции общества Аэроарктик в 1931 году на дирижабле LZ-127 (командир Г. Эккенер, научный руководитель Р. Л. Самойлович), с массой карт и аэрофотоснимков, которые весьма пригодились. Хотя еще член–корреспондент В. Ю. Визе (наш ведущий полярный прогнозист предвоенного периода) считал их «изумительным достижением в исследовании полярных стран», по разным причинам эти наблюдения не получили своего развития, из которых главной оказался расстрел Самойловича в 1940 году в качестве «врага народа». Однако уже к хрущевской оттепели эти материалы многие специалисты успели подзабыть. В том, что совокупное использование этих материалов вместе с новыми картами, аэрофотосъемкой и аэровизуальными наблюдениями будет полезным, у меня не возникало сомнений.
