Последнее Лизи знала очень хорошо:
1) Хочу делать то, что приносит радость. Только не знаю что.
2) Хочу спасти мир. Только не знаю как.
3) Хочу быть любимой. Только не знаю кем.
Бутылка лимончелло стояла на балконе обличающе пустой, когда ночь опустилась на могилы и жилища Берлина, — а что такое жилища, как не могилы до востребования — места сохранения кладбищенских дезертиров, беженцев из крематория! Лизи заметила, что ее мысли немного заплетаются, но одно она знала наверняка: надо куда-то уехать. На пару дней прочь из города. Все равно куда. На юг. Может быть, в Грюнбах на Эльбзее. Почему бы и не в Грюнбах на Эльбзее?? Там место силы. Вообще Малое Эльбзее — магическое место, которое по волшебству эльфов снова приводит душу в равновесие. И Фред… Альфред! Может быть, она случайно встретит его там.
Возможно, во всем ему признается.
Она должна во всем ему признаться!
Правда, по любым прогнозам это будет стоить ей дружбы с Сюзанной. Но она должна рискнуть. Раз в жизни по-настоящему рискнуть. Действовать без оглядки на рассудок. Не страдать. Не загонять себя в роль жертвы. Не быть благородной. Не быть хорошей. Просто идти тем путем, какой подскажет сердце. Что постоянно проповедуют все учительницы мудрости и гуру? Путь начинается СЕЙЧАС.
Остается лишь одна проблема, подумала она: СЕЙЧАС я однозначно слишком пьяна, чтобы ехать.
На следующий день опьянение прошло, но не прошло решение уехать из города. Но хороша ли идея насчет Грюнбаха?.. Ведь и великолепный дом ее брата, в конце концов, тоже всегда был для нее открыт.
Она приближалась к перекрестку с автобаном на Нюрнберг и стояла перед выбором: поехать в Хайденхайм-на-Бренце и укрыться на несколько дней в замке семьи? Или поехать в Грюнбах-на-Эльбзее на лоно природы — правда, Грюнбах в случае неблагоприятного развития событий очень быстро мог превратиться в задницу мира.
Конечно же, мне хочется в Грюнбах, призналась она себе. Конечно же, мне хочется в Грюнбах, чтобы увидеть Фреда. И это не очень хорошая затея, поскольку я все еще понятия не имею, что мне ему сказать. Кроме того, я женщина с достоинством, а не герла-тинейджер, которая в гормональном безумии первой влюбленности бегает за мужчиной, которого даже не знает.
В принципе я никакая не женщина с достоинством, а женщина, которая умеет изобразить достоинство. Так, как актеры вообще только потому актеры, чтобы могли сыграть свою жизнь. Но что, если достоинство как раз в том и состоит, чтобы выбросить за борт наигранное самоуважение?
Каково бы это было — хоть раз не играть, а быть?
С другой стороны, до Хайденхайма отсюда рукой подать. Она могла бы провести несколько дней в гостевом домике в саду брата. Чтобы племянники могли продемонстрировать ей новейшие компьютерные игры, поболтать с невесткой, с которой она по некоторым вопросам находит больше понимания, чем с братом, побродить по окрестностям, поесть местные клецки-«пуговки», успокоиться…
Перед решающим поворотом Лизи сделала остановку на оборудованной стоянке, чтобы дать себе дополнительное время на раздумья. Кроме того, ей требовался кофе, требовался туалет и требовалось горючее.
Это случилось у кассы. Когда она расплачивалась, одна монетка упала на пол. Лизи нагнулась за ней. А когда снова выпрямилась, почувствовала боль. Она началась на нижнем конце позвоночника и молниеносно распространилась по всему телу от макушки до пяток. Со слезами на глазах Лизи спрятала остаток денег в кошелек и захромала к своей малолитражке. Когда открывала дверцу, у нее занемели ладони. Она с усилием оперлась на кузов и с большой осторожностью опустилась на водительское сиденье. Подтянула за собой ноги — сначала правую, потом левую. Боль пульсировала, ударяясь в сиденье. От нагрузки ей чуть не стало дурно.
Раз в год с ней случалось такое: прострел. В то время как большинство людей страдают от него в зимние холода, Лизи прострел застигал в основном летом. «Но почему именно сейчас?» — в отчаянии спросила она себя. И поневоле улыбнулась, насмехаясь над самой собой. Это всегда происходит «именно сейчас», то есть в самый неподходящий момент, который почему-то всегда подходящий, поскольку для прострела — соответственно его природе — никогда не может быть подходящего момента.
Я хотела уехать! Подальше! Освободиться! И тут такое!
Лизи завела машину. Теперь все было ясно: она свернет на перекрестке на запад и поедет к брату, ортопеду. Он опять худо-бедно снимет ей боль уколами и потом назначит остеопатическое лечение, которое и сделало его знаменитым.
Залягу в гнездышке идиллической маленькой семьи, думала Лизи. Все будет хорошо. Все пойдет по проторенной колее.
Когда она увидела первые указатели, предупреждающие о близком перекрестке, на нее напал приступ ярости. Она даже не предполагала, что в ней может скрываться такая ярость. Ярость на прострел, ярость на обывательский дом брата, ярость на удавшуюся жизнь брата, ярость на Сюзанну, ярость на судьбу, а прежде всего ярость на себя саму. Разве не всегда с ней все одно и то же? Всегда именно то же самое? Она хлопнула ладонями по рулю, и ей было безразлично, что она при этом нажала на гудок. Перед тем, как я сделаю какую-нибудь глупость, в голову мне приходят тысячи отговорок, почему неразумно делать что-то неразумное. И этот проклятый прострел — не что иное, как проклятая отговорка! В конце моей жизни я буду внушать смерти, что это очень неразумно, а кроме того, нездорово — умирать. Но смерти будет все равно.
Лизи улыбнулась решительно и довольно, когда оставила имение брата справа и продолжила путь прямо на юг.
Фред тоже был в ярости.
— Об этом не может быть и речи, — громко сказал он уже после того, как положил трубку. К сожалению, в этом Сюзанна его опередила. — Я не позволю себя шантажировать!
И как ей вообще могло прийти такое в голову! И что там с Марой? Откуда Сюзанна знает Мару? Может, она ее похитила? И держит взаперти в подвале? И почем ей знать, что я вообще интересуюсь Марой? Может, она просто блефовала. Блефовать она умеет, высший класс, иначе она никогда не смогла бы утвердиться со своим карликовым издательством в большом мире книжного бизнеса. С ее бы способностями в покер играть, она не знала бы проигрыша ни за одним покерным столом мира. Но только не у него.
— Наплевать и забыть! — выкрикнул Фред в открытое окно.
А поэтические сборники выпускают и другие издатели.
Красивые матери есть и у других дочерей.
При этом Фреду — едва он сформулировал задуманное в голове — стало мучительно ясно, что он гармонирует именно с карликовым издательством Сюзанны и что ему самому жаль сожженных стихов. И что из всех матерей и дочерей мира он хотел бы сейчас установить отношения только с Марой. Может, как раз потому, что она так беспощадно их разорвала. Дочерью она была в любом случае. А матерью? Может быть. Следовало бы разузнать о ней хоть что-нибудь!
Он бросился на улицу, зашагал прямиком в ближайший магазин электроники и купил самый дешевый плоский прибор, способный выходить в Интернет, шикарное английское название которого он принципиально не хотел запоминать.
