Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
…В полдень Софичка сдернула с низальной иглы на шнур последнюю порцию табачных листьев и, отложив иглу, встала и вышла из сарая. Она по-прежнему чувствовала необыкновенную просветленность и шла быстро, легко. Через несколько минут ей повстречался бригадир. И Софичке захотелось поделиться с ним своей радостью. Он был первым человеком, которого она встретила с тех пор, как она простила брата.
— Брата моего Нури не видел? — спросила она у него.
— Видел, — отвечал бригадир, — провонял тут мимо на своей машине.
— А ты знаешь, — сказала Софичка, чувствуя, что у нее глаза влажнеют, — я ему все простила.
— А чего ты ему должна была прощать? — спросил бригадир, нетерпеливо перекладывая топорик с одного плеча на другое. Бригадир был совсем молодой, ему было лет тридцать.
— Как — чего? — удивилась Софичка. — Он же моего мужа нечаянно убил тридцать лет назад.
Бригадир что-то смутно слышал об этом, но думал, что это вообще дореволюционная история.
— А-а-а, — протянул бригадир, — что-то слышал. Долго же ты ему прощала.
— Да, — с горькой гордостью вздохнула Софичка, — тридцать лет…
— Сдается мне, — с безжалостностью молодости сказал бригадир, снова перекладывая топорик с плеча на плечо, — нужно было ему твое прощение, как собаке кубышка на хвост.
— Что ты! — всплеснула руками Софичка. — Он так мучился… Кого только не подсылал ко мне…
Но бригадиру надоел разговор о ее брате.
— Сколько шнуров нанизала с утра? — спросил он.
— Двенадцать, — ответила Софичка, загрустив, оттого что разговор так упростился.
— Ай да Софичка! Ай да молодец! — воскликнул бригадир и двинулся дальше — и уже на ходу: — Не было и нет тебе равных в Чегеме!
Софичка не почувствовала радости от его похвалы. Ее огорчило, что бригадир не понял ее состояния. Но ведь это было так давно, утешала она себя, его небось и на свете тогда не было.
Она подошла к Большому Дому и очень удивилась, что возле него не стоит машина Нури.
— А где же Нури? — с дурным предчувствием спросила Софичка у Нуцы, зайдя на кухню.
— Говорят, уехал, — отвечала Нуца, возясь у очага, — разве он к тебе не заезжал?
— Заезжал, — отвечала Софичка, радуясь, что сейчас обрадует тетю Нуцу. — Ты знаешь, я ему простила все…
— Молодец, Софичка, — сказала тетя Нуца, дуя на ложку и пробуя, готов ли фасолевый соус, — твой дядя будет рад этому.
Но в самом ее равнодушном голосе Софичка не почувствовала никакой радости.
— Да, — задумчиво сказала Софичка, — мертвого все равно не подымешь, а что же брата всю жизнь мучить… Я так решила…
— Правильно, Софичка, — отвечала тетя Нуца и, взяв веник, начала подметать кухню. — Кстати, сходила бы за водой. Свежей воды нет.
— Хорошо, — сказала Софичка, готовясь перекусить. Она достала из шкафа холодной мамалыги, зеленого лука, плеснула на тарелку фасолевого соуса и присела к столу.
Перекусив, Софичка взяла медный кувшин и отправилась к роднику. Софичка чувствовала некоторое смущение, которое сама себе не могла объяснить. Смущение это было вызвано тем, что брат ее, получив прощение, не остановился у родных, а прямо уехал в город.
Она была уверена, что это великое прощение будет отмечено праздничным застольем, но поняла, что, оказывается, ничего такого не будет. И потом, ее неприятно удивила будничность, с которой жена дяди поздравила ее с этим прощением. Нет, совсем не этого она ожидала. Софичка чувствовала, что случилось что-то не то, но что именно, она не могла понять.
Подойдя к роднику, она поставила кувшин на камень, запруживающий родник. Повернулась и пошла на могилу мужа. Сейчас она туда шла с некоторой тревогой и неуверенностью. Став в изголовье могилы, она не знала, с чего начать разговор с мужем, и, увидев несколько пожелтевших листьев, залетевших сюда от могучего грецкого ореха, росшего над родником, убрала их и отбросила.
— Сегодня я его простила, — сказала Софичка громче обычного, обращаясь к мужу, — ведь уже прошло тридцать лет… Чего человеку мучиться…
Софичка прислушалась к себе и не услышала внутри себя голоса своего мужа. Ей это показалось странным.
— Я же знаю, — сказала она, — если б он тогда тебя не убил, а ранил, ты бы его давно простил…
Софичка снова прислушалась к себе и не услышала внутри себя голоса своего мужа. Тихий ветерок прошелестел в деревьях, и с лавровишни слетело на могилу несколько пожелтевших листьев. Два из них упали на могильный холмик. Софичка удивленно взглянула на лавровишню. У лавровишни вечнозеленые листья. За тридцать лет саженец вырос с большое дерево, насколько лавровишня может быть большой. Она заметила на дереве надломленную ветку. Кто-то, когда ягоды созрели, срывал их и, видимо, надломил ветку. С нее-то и слетели пожелтевшие листья. Что-то порхнуло в глазах у Софички, и она заметила белку, рыжими спиралями взлетающую по стволу. Добравшись до ветки, обращенной в сторону могилы, белка двумя взлетами оказалась на ее кончике и оттуда, вцепившись в нее и покачиваясь, глядела на Софичку бусинками глаз, словно удивляясь ее приходу сюда и ее странным ожиданиям. Софичка постояла, прислушиваясь к себе и удивляясь, что внутри нее не возникает связи с мужем. Внутри было пусто. Муж не откликался.
— Он встал на колени, — сказала Софичка, голосом стараясь убедить своего мужа, — я женщина и то никогда не становилась на колени, а он мужчина… Он большой человек в городе. У него свой дом и машина… Даже две… А он стал на колени, чтобы я его простила. Кто я? Старая кумхозница…
Софичка снова прислушалась к себе, уже предчувствуя, что голоса не возникнет. И в самом деле муж молчал. Так ей показалось. Он заперся от нее там, в своем гробу. И вдруг на Софичку нахлынула обида.
— Я всю жизнь была верна тебе, как собака, — сказала она. — Я в Сибирь поехала с твоими родителями. Я ухаживала за ними, когда они заболели. Я похоронила их с почестями… Я выдала твою племянницу Зарифу замуж за учителя… Я отдавала ей все, что зарабатывала в кумхозе… Я продала дом… Наш дом, чтобы она могла купить себе трехкомнатную квартиру… Ко мне трое сватались еще до войны… Но я была верна тебе, как собака. А теперь кому я нужна, старая кумхозница… А ты мне и отвечать не хочешь… Да, мой брат согрешил, и я тридцать лет не прощала ему! А твой брат не согрешил? Он бросил товарищей на фронте и удрал в Чегем. Он ведь тоже клятву давал быть верным… А мой брат не бросил фронта… Он был дважды ранен…
И вдруг Софичку обожгла мысль: но ведь это бунт против мужа!
— Нет, Шамиль тоже не виноват, — почти крикнула она, рыдая, — он защитил мою честь. Он достойный тебе брат. Меня из-за него поставили на конторские гвозди… Нет, из-за Чунки… Я уже не помню, из-за кого. Но это было так больно… Ты бы пожалел меня, если б знал… Меня никто, кроме тебя, никогда не жалел… А сейчас и ты меня не жалеешь…
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
