— Наверняка не в качестве удобрений. Пока я не готов сказать, как их можно использовать. Но как-то можно. Тут нас могут ждать неожиданности.
— Теперь мы можем предсказать, кого еще похитят,
— сказал я.
— Не слишком бы на вашем месте надеялся на это, —
Отмахнулся Кобзарь.
— «Людей формулы» не так уж и мало, хотя и не слишком много.
— Надо покумекать, как нам использовать эти выкладки, — Донатаса явно не переполняли радужные надежды от этого открытия.
— Эх, мне бы полгодика, — мечтательно произнес психиатр. — Я бы вам все расписал.
— Полгодика, — возмутился я. — Да за полгодика начальство нас выпотрошит и чучела из нас набьет. Нам нужно что-то конкретное уже сейчас.
Психиатр развел руками.
— Что могу — делаю.
— Да мы понимаем, — кивнул Донатас. — Но время. Время…
А времени у нас действительно не было. И раздумывать нам полгода никто не даст — это ясно. Коварный враг отказывался дремать. Ему хотелось действия. И он начал действовать. Опять, конечно, на пять с плюсом.
— Горе нам, горе, — покачал я головой, протягивая утром Донатасу спецсообщение, полученное в дежурке.
Работать, когда все, кроме завсегдатаев ночных кабаков и любителей стриптизов и рулеток, смотрят пятый сон, — радость невеликая. Да еще в горячем цеху, в тяжелых условиях. С другой стороны — спасибо и за это. Когда живешь в городке, в котором закрыты и заколочены досками два оборонных предприятия, а их работники, злые и полуголодные, вынуждены ездить за сотню километров в Москву, торговать в Лужниках турецкими шмотками или копаться на приусадебных участках, выращивая редиску и помидоры, работа на не обделенном заказами заводе «Стеклопластик» кажется просто подарком судьбы. Правда, деньги платят редко и мало, но всегда можно что-то стянуть, сделать какую-нибудь левую работу… Примерно такие мысли одолевали в три часа ночи мастера Марию Федоровну Смирягину.
Мария Федоровна обходила свои владения. Все-таки в ночных сменах есть и какое-то очарование. Синева ночи, оранжевый пламень плавки. Сколько лет отдано заводу.
Пятнадцать. Почти полжизни… Но настроиться на романтический лад мастеру не дали.
— Извините, — похлопали ее сзади по плечу — вежливо, почти ласково.
Мария Федоровна обернулась и…
— Ой, — воскликнула она, на миг задумавшись, как будет лучше — сразу хлопнуться в обморок или чуток подождать. Сзади нее стояли трое. Микки-Маус, Утенок Даг и пес Плуто — точнее, судя по женским очертаниям фигуры, не пес, а псина. У Мыша и Утенка в руках были автоматы Калашникова с укороченными стволами. Псина сжимала игрушечный пистолет.
— Это ограбление, — произнес с какой-то будничной скукой Микки-Маус, так что складывалось ощущение, что ограблениями он занимается постоянно, все равно как чистит зубы после еды, так что они ему прилично надоели. — Пожалуйста, прикажите рабочим затушить печи и залить их водой.
— Вы с ума сошли, — сделала робкую попытку выразить протест против произвола Мария Федоровна.
Два выстрела из автомата в потолок убеждали лучше всяких слов.
— Быстрее, — Мышь выстрелил еще раз. Быстрее так быстрее. Рабочие понимали, что в таких ситуациях формула одна: не можешь — заставим, не хочешь — застрелим.
— Еще быстрее!
Бух, бух — опять захлопали выстрелы.
После этого работа была произведена воистину со стахановским напором. Печи залиты. Из них извлечены семь платиновых трубок.
— Спасибо, товарищи, — поблагодарил за помощь Микки-Маус.
Утенок, напоминавший по габаритам больше бегемота, собрал трубки в спортивную сумку. Не было похоже, что он ощущает тяжесть сорока килограммов платины.
Смену ловко связали заранее подготовленными веревками. Мультбанда удалилась…
Мероприятия по горячим следам не дали ничего. Известно было лишь, что злоумышленники скрылись на автомашине, но не только номера, но даже цвет и модель ее никто не знал.
Охрану завода они нейтрализовали при помощи неизвестного газа.
— Убили бы. Точно убили бы, хоть слово им возрази, — всплескивала неустанно руками Мария Федоровна перед следователем, осматривавшем место происшествия. — Как начали из автоматов палить. Им человека убить, что муху раздавить.
— Куда стреляли? — спросил следователь.
— Сюда. Я здесь стояла, а тот, в маске мышиной, из автомата стрелял.
Следователь тщательно осмотрел деревянную стену.
— Следов пуль нет. Они вас пытались расстрелять холостыми патронами…
— Холостыми? — поразилась Мария Федоровна.
— Да.
— Холостыми, — повторила она и неожиданно в голос разревелась.
На этот раз Грасский звонил из Казани. Он деловито осведомился, до конца ли я раскаялся и потратил ли подаренное мне время с пользой, то есть на отмаливание грехов. Ведь срок мой уже почти вышел. Я человек не грубый, но тут как-то сама собой полезла ненормативная лексика.
Охарактеризовал я сжато все генеалогическое древо Грасского, постарался никого не забыть. Выслушал он меня с профессиональным спокойствием старого работника вытрезвителя, напоследок посоветовал подумать о завещании и отдать последние распоряжения, после чего повесил трубку. Мы поставили в ружье весь казанский угрозыск, но следов весельчака-режиссера не обнаружилось. Или Грасский превратился в человека-невидимку, или милиция совсем разучилась работать. И что мне теперь остается? Последние распоряжения и завещания? Родственники на моем имуществе сильно не разбогатеют.
Сказать, что эти угрозы забавляли меня, значит сильно покривить душой. Со стороны может все и выглядело смешно, но когда обещают убить именно тебя, тут смех сам собой становится уже не таким искренним и жизнерадостным.
Надоело все это безобразие. Пора опускать занавес в представлении. Вот только найти бы веревочку, за которую надо дернуть. Пока у нас на руках масса разрозненных фактов, несколько скрывшихся от возмездия фигурантов и теория Кобзаря, которую еще долго дотягивать до Нобелевской премии.
Правильно шеф взывает к моей совести и требует результатов. Пока что у нас только пухнут папки с материалами, причем в основном за счет бумаг по новым ограблениям. Сорок кило платины! Вычистили их красиво, беззаботно, с легкостью необыкновенной. Кто даст гарантию, что капитана Ступина не вычистят так же легко?
— Еще пара таких ограблений, и нам надо будет искать работу, — сказал Донатас, когда мы в очередной раз обсуждали наши нелегкие проблемы в кабинете на
Шаболовке.
— Пойдем грабить золотые караваны, — успокоил я его.
