Девочка молча помотала головой и опустила глаза. Татьяна переглянулась с Андреем. У того в глазах метнулась боль, а у Татьяны защемило сердце. Она тоже встала на колени перед девочкой и твердо произнесла:
– То, что они болтали, все неправда, поняла? Забудь это. Они нарочно говорили всякую гадость, потому что это уголовная шпана, преступники. Надо о них сообщить в милицию. Я сейчас же пойду и сообщу.
– Вместе пойдем, – поддержал ее Андрей. – А милиция не поможет, так я сам с ними разделаюсь.
Они выпустили карасей в речку и пошли обратно. Вскоре они были возле здания администрации, левое крыло которого занимало отделение милиции.
– Здравствуйте, – поздоровался Андрей со старшим сержантом, сидящим за столом и заполняющим какой-то формуляр.
– Здравствуйте, – отложил ручку представитель власти.
– Мы хотим сделать заявление, – с ходу начал Андрей и без приглашения сел напротив сержанта.
– Слушаю вас, – ответил тот и взглянул на Татьяну, державшую за руку Дашу. – Присаживайтесь.
Татьяна и Даша сели на стулья, стоящие вдоль стены.
– На мою дочь было совершено покушение. Только что. На берегу, недалеко от церкви.
– Кем?
– Двумя парнями примерно семнадцати лет. Одеты как бомжи. Грязные. На людей практически не похожи.
– Вы их видели?
– Да. Но всего несколько секунд. Увидев меня, они убежали в сторону леса.
– Так. – Сержант снова взял ручку, достал из папки чистый лист бумаги, что-то записал. – Ваша фамилия, имя, место работы. Короче, все паспортные данные.
– Но…
– Так положено. Иначе я не приму ваше заявление.
– Хорошо. Минут десять длилась эта протокольная процедура.
Наконец заговорили по существу.
– Девочка, то есть Даша, может сама говорить? – спросил старший сержант.
– Конечно.
– Даша, они трогали тебя, ну, в общем, задевали как-то руками?
– Нет.
– А что они делали?
– Они говорили всякие… – Даша взглянула на Татьяну и продолжила: – всякие гадости. А еще они громко смеялись.
– Так. А больше ничего?
– Нет.
– Но, товарищи! И это вы квалифицируете как покушение?
– Разве этого мало? – возмутился Андрей. – А если вашей дочери в семь лет всякая шваль будет говорить так называемые гадости?
– Почему «так называемые»? – не понял милиционер.
– Да потому, товарищ старший сержант, что мы с вами знаем, какие слова говорят уголовники, чтобы унизить и оскорбить женщину. Или вам это объяснить в более доступной для вас форме?
– Нет, не надо. Я понял, – кашлянул милиционер и снова что-то записал в протокол. – Так. Я все записал. Прочтите и распишитесь: «С моих слов записано верно», – и подпись с датой.
Андрей прочитал, расписался, встал.
– И что теперь?
– А «что теперь»? Мы примем соответствующие меры и сообщим вам.
– А можно узнать, что представляют собой ваши меры?
– Кхм! Будем их искать, поймаем, допросим, ну и так далее.
– «Так далее» – это, надо полагать, означает, что вы их отпустите за отсутствием серьезных улик, так?
– Вы тут не очень-то, товарищ Ермилов! Вы все-таки в государственном учреждении находитесь, а я…
– Да, да, знаю. Вы – представитель государственной власти. Вот поэтому я к вам и пришел, а не к директору ресторана. Вы поняли? Именно к вам! И требую должного исполнения ваших функций. До свидания!
Ночью Татьяна опять не спала. Стресс, пережитый на берегу, выбил ее из колеи. Но и Андрей тоже не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок, пока вовсе не плюнул на бесплодные попытки. Резко поднявшись с кровати, громким шепотом предложил:
– Все бока отлежал, а толку ноль. Пойдем покурим? Они вышли на крыльцо. Душную июльскую ночь не спасала даже близость реки.
– Видишь, ветер дует не с речки, а наоборот, – показал Андрей на сигаретный дым, уплывающий в сторону ворот. – Духота!
– Андрюша, мне очень жалко Дашутку, но тебя жалею еще сильней.
– Перестань, – сдержанно попросил он. – Не рви душу.
– Но я тоже переживаю, как ты не поймешь?
– Хорошо, я верю. Но лучше не говорить сейчас об этом.
– Почему? Когда выскажешь то, что болит, легче становится.
– А тебе непременно хочется облегчить душу? Ха! «И жить торопимся, и чувствовать спешим»? Как все же человек устроен! Во всем бы нам потакали да гладили по головке, а если обидели, то тут же пожалели бы, леденец в рот сунули, игрушку по-быстрому купили. Только бы не страдать и не видеть чужих страданий. Сироп, сплошной сироп! Вот наш жизненный идеал!
– Андрей! Зачем тебе надо обижать меня? Или ты таким образом облегчаешь свою душу?
Он коротко взглянул на нее, но не ответил. Молчание становилось тягостным. Татьяна поднялась первой и ушла в дом. Андрей так и остался во дворе. Она уснула, когда солнце высветлило верхушки деревьев и пропели третьи петухи. Ухода Андрея она не слышала.
– Тетя Таня! Нам уже пора к папе идти. Ну, тетя Таня!
Татьяна открыла глаза и увидела Дашу, стоящую рядом. Девочка уже оделась и даже причесала волосы.
– Дашутка ты моя! – улыбнулась Татьяна и взяла в свои руки ее прохладные ладошки, прижала их к своим щекам. – Как хорошо! Как будто в ручье умылась.
– Кто, я?
– Нет, я. У тебя ладошки мягкие и холодные, как вода в лесном ручье.
– Я только что умылась, – рассмеялась Даша. – Вот они и холодные.
– Ладно. Я сейчас быстренько умоюсь, и будем завтракать.
– А я чайник на плитку поставила.
– Умница! Я сейчас!
Они сидели за столом и пили чай с булочками, купленными накануне в столовой. Татьяна всматривалась в Дашино лицо, боясь найти в нем новые, незнакомые черточки, но ничего такого не обнаружила. Она незаметно вздохнула и перекрестилась.
– Мы с мамой вчера разговаривали, и я ей не сказала про этих уродов, чтобы не расстраивалась, – вдруг сообщила Даша.
Девочка посмотрела в Татьянины глаза, ожидая, что та похвалит ее за такой благородный поступок, но Татьяна промолчала. Ей вспомнились хлесткие слова Андрея, сказанные ночью: «Сироп, сплошной сироп!» Она перевела разговор в другое русло:
– А чем мы папу накормим? Он ведь не любит булочки. Надо что-то придумать, а?
– А давайте просто мяса нарежем, да и все. Все мужчины едят мясо.
– Ты имеешь в виду буженину?
– Ага. И еще возьмем огурцы и хлеб.
