Большими сильными руками он охватывает меня всю. Он сжимает меня и отпускает… и снова… и снова… Я бы сказала, что он меня терзает, если б это действо не доставляло мне такого блаженства! Я не помню ничего, ничего не хочу знать. Я сейчас — обнаженное чувство, неутолимая жажда любви и быстротечный миг; я сейчас — пропасть, в которую проваливаются его ласки. Я послушна и мягка, я — вода в его пригоршнях. Через секунду я — огонь. Я его обжигаю. И он дует себе на ладони. Потом я опять вдруг расслабляюсь, страшное томление охватывает меня. Я шепчу что-то. А что — не пойму.
И это не я, это мое подсознание шепчет:
— Хочу… туда…
«Куда хочет мое подсознание, куда так стремится женская сущность моя?»
— Саша… — выдыхаю чуть слышно. — Милый… — срывается с губ. — Туда…
И рука моя падает в сторону спальни. Мне, а точнее подсознанию моему, оказывается, подиум покоя не дает.
Наконец Саша слышит меня. Он догадлив. Берет меня на руки — легко-легко, будто я пушинка, и несет меня в спальню. Что-то из одежд я теряю по дороге…
Разгоряченное тело мое окунается в прохладу шелкового покрывала. Пройден долгий путь. Много-много лет. Теперь я — глина в Сашиных руках. И это доставляет мне удовольствие. Так прекрасно быть податливой. Так приятно быть бездумным, только чувствующим материалом. Для Пигмалиона… Саша лепит меня. И не только грудь. Саша лепит меня всю: бедра, колени, мой мягкий животик… Лепит мастерски — будто слепил уже не одну богиню, не одну возлюбленную. Но во мне нет ревности к прежним. Я сейчас — первая. Это мое время, мой миг. Прекрасный… Мы скользим по покрывалу и только чудом не падаем с подиума любви. «О Боже! Как я счастлива!.. Как велика и сладка власть плоти!.. Как велик Создатель, придумавший это блаженство!..»
Мне не вырваться, хотя я, кажется, рвусь. Ночная бабочка на иголке… Крылья мои громко хлопают по покрывалу. А из-за стенки доносится чей-то стон. В этом стоне что-то древнее, необъяснимое, даже дикое… едва не свирепое… Да, да! Это стонет тигрица за стенкой. А теперь — совсем рядом…
«Господи! Это же мои стоны! Это стоны Евы. Это праматерь прорывается из меня — как из всякой женщины, любящей впервые».
И вот Саша замирает. Возвращается мое сознание. Или буря успокаивается внутри. Мое тело еще гудит, но гул этот все тише. Не гуляют по океану волны. Не сотрясается больше мать-земля. Необыкновенная легкость разливается во мне. Будто сняла с плеч своих груз камней, кои носила всю жизнь. Я не знала еще такой легкости. Как я могла жить без нее?..
Поцелуем, полным благодарности, Саша накрывает мои губы и потом ложится на спину:
— Выходи за меня замуж, Лена.
— Так сразу? — улыбаюсь я, глядя в потолок и думая о том, что именно таких ждала от него сейчас слон. Мы же знакомы всего четыре дня.
— Ну и что? Что тебя смущает?
— Всего четыре дня! Подумай…
Сейчас Саша не хочет меня понимать:
— У меня мама работает в ЗАГСе. Здесь недалеко… Распишет за пять минут.
Я изумляюсь:
— Это при том, что она ни разу не видела меня?
— Главное, что я тебя видел! И сейчас вижу, — он поворачивается и с удовольствием рассматривает мое обнаженное тело.
Свет фонарей льется на меня с улицы.
«Господи! Куда подевалась вся моя одежда?»
Я накрываюсь краем стеганого покрывала:
— Нет, Саша. Не надо спешить с ЗАГСом. Мы сходим туда после Индии. К твоей маме.
— Почему?
— Мы должны привыкнуть друг к другу. Мы ведь в самом начале пути…
Он приподнимается на локте:
— Разве мы уже не привыкли?
— Мы пока что только переспали.
«Какое грубое, однако, слово! Но его сейчас не обойти. Меня оправдывает то, что слово это — точное».
Саша ласково гладит мне плечо:
— Я уже привык к тебе и не хочу отвыкать.
Потом он гладит лицо мне, волосы:
— Ты такая красивая! Особенно сейчас.
Он привлекает меня к себе. Я целую ему плечо:
— Саша, я должна привыкнуть. Женщинам это бывает труднее. Пока все уляжется… Требуется время.
— Ты хочешь еще присмотреться ко мне?
— Хочу.
— Ты не веришь мне?
— Верю, — я смеюсь, а он пытается поцеловать меня за ушком.
«Он уже знает мои слабые места…»
Я ловко уворачиваюсь и отталкиваюсь от него:
— И потом, Саша, милый, все в наших руках: никто не запретит нам устроить сначала свадебное путешествие, а потом саму свадьбу. Ты же сам говоришь, что в Индии давно капитализм и никто там не посмотрит на нас косо.
Но от него не так-то легко убежать. Саша крепко держит меня за руку. Вот он уже прижимает меня к себе и легонько проводит ладонью мне по лопаткам, пояснице… У него сейчас такая горячая рука.
Я вздыхаю судорожно, как маленькая девочка после плача. Саша ловит губами мой вздох. Он забирает его себе. Он сегодня все мои вздохи складывает у себя возле сердца.
Саша смотрит мне в глаза. Ему очень нравится, что сейчас и я обнимаю его, прижимаю к себе — крепко прижимаю. Он отбрасывает покрывало, он хочет, чтобы я вся прижималась к нему. И целует меня, целует…
Потом говорит:
— Мне нравится, как ты мыслишь. Иногда — неожиданно. И это так просто, что поражаешься: как же ты сам не додумался… Наверное, оттого ты и писательница, что умеешь мыслить отлично от других.
Я молчу.
Я тоже кое-что складываю возле сердца…
Мне на секунду показалось, что глаза у Саши увлажнились.
Он говорит:
— Во мне ты можешь быть уверена, Лена. Мое отношение к тебе не изменится. Это ведь не только дела сердечные, это еще и дело чести. Я уже нашел тебя. Найди же поскорей и ты меня! А потом мы сыграем нашу свадьбу. Поверь, я сделаю такой фейерверк!
Минуту-другую мы лежим молча. Я осмысливаю услышанное только что.
Вдруг Саша вздрагивает:
— Слайды!..
И мы нагишом бежим в зал.
— Неужели их так много? — кричу ему в спину.
— До самого утра!
Мы садимся на большой диван рядышком. Плечом к плечу. Накрываемся пледом.
«Хорошо сидим!»
— Вот, посмотри, а это Мексика! Видишь, сплошные «фольксвагены»!
— Ты и в Мексике был?
— Обижаете, сударыня…
Счастливо вздыхаю:
«Я опять скажу тетушке, что мы ездили на море. Встречать рассвет. Сколько их еще будет!..»
А сейчас самое время вспомнить про книгу, которую я подписала…
