Первое, что увидел, — это башмаки из прекрасной желтой кожи, стоящие ярдах в двух от меня, над ними показались шаровары, потом черная накидка, зеленый кушак с продетыми за него большими пальцами рук, а еще выше — ухмыляющееся смуглое лицо со светло-серыми глазами под островерхим шлемом. Я вспомнил это лицо, знакомое мне по визиту в Могалу и даже в таком тяжелом состоянии сообразил, что дело совсем плохо. Лицо принадлежало моему старому врагу, Гюль-Шаху.
Он медленно подошел ко мне и пнул под ребра. Я попытался заговорить, и первые слова, которые исторг мой хриплый голос, были:
— Я жив.
— Это ненадолго, — заверил меня Гюль-Шах. Он присел рядом со мной на корточки, скалясь в волчьей ухмылке. — Скажи-ка, Флэшмен, каково это, умирать?
— Что ты имеешь в виду? — прохрипел я.
Он щелкнул пальцами.
— Там, на улице, ты лежал ниц, над тобой взметнулись ножи, и только мое скромное вмешательство спасло тебя от участи Секундара Бернса. Его, кстати говоря, порезали на куски. На восемьдесят пять кусков, если быть точным, — как видишь, они их даже сосчитали. Однако, Флэшмен, ты-то ведь теперь знаешь, что чувствует человек, который вот-вот умрет. Расскажи — мне интересно.
Я подозревал, что такие вопросы не сулят ничего доброго: от злого взгляда этой скотины по коже у меня забегали мурашки. Но мне показалось, что лучше ответить.
— Это было ужасно, — говорю я.
Он рассмеялся, запрокинув назад голову и раскачиваясь на пятках, а другие засмеялись вместе с ним. Я заметил, что кроме нас в комнате еще с полудюжины человек — по большей части гази. Они сгрудились, чтобы посмотреть на меня, и взгляды их были даже злобнее, чем у Гюль-Шаха.
Вдоволь насмеявшись, он наклонился ко мне.
— Это будет еще ужаснее, — заявил он и плюнул мне в лицо. От него страшно несло чесноком.
Я попытался предпринять что-нибудь и спросил, почему он спас меня. Гюль выпрямился и пнул меня еще раз.
— Да, почему? — передразнил он меня.
Я не мог понять, что у него на уме, да и не хотел. Но склонен был истолковать совершенное им в свою пользу.
— Я очень благодарен вам, сэр, — говорю я, — за ваше своевременное вмешательство. Вы будете вознаграждены — вы все…
— Еще как будем, — говорит Гюль-Шах. — Поднимите его.
Меня подняли на ноги, скрутив руки за спиной. Я продолжал твердить, что если они доставят меня в военный городок, их услуги будут щедро оплачены, а они просто умирали со смеху.
— Плату с британцев мы берем только кровью, — говорит Гюль. — И прежде всего с тебя.
— За что, черт побери? — вскричал я.
— Как ты думаешь, почему я не позволил гази растерзать тебя? — спрашивает он. — Может быть, желая спасти твою бесценную шкуру? Преподнести тебя в качестве предложения о мире твоим людям? — Его лицо вплотную приблизилось к моему. — А ты не забыл танцовщицу по имени Нариман, ублюдок? Конечно, еще одна приглянувшаяся тебе шлюха, которой ты попользовался и забыл. Ты такой же, как и все вы — свиньи-феринджи. Вы думаете, что вправе забирать наших женщин, нашу страну, нашу честь и топтать их ногами. Мы ведь не в счет, верно? А когда все сделано: наши женщины обесчещены, а сокровища украдены, вы смеетесь и пожимаете плечами, дети блудливой суки! — Последние слова он прокричал мне в лицо, на губах у него выступила пена.
— Я не хотел причинить ей вреда, — начал было я, но он ударил меня по щеке. Гюль-Шах буквально задыхался от гнева. Усилием воли он попытался взять себя в руки.
— Ее нет здесь, — произнес он наконец — иначе я отдал бы тебя ей, и тогда ты узнал бы, что такое ад еще до смерти. Ну ладно, у нас найдется что предложить тебе на замену.
— Послушай, — начал я. — Я прошу прощения за все, что сделал. Клянусь, я понятия не имел, что тебе так важна эта девчонка. Готов принести извинения, любые, какие только захочешь. Я богатый человек, на самом деле богатый.
Я продолжал увещевать его обещанием заплатить любой выкуп и компенсацию за девушку, и на минуту он замолчал.
— Продолжай, — сказал он мне, когда я чуть замялся. — Так приятно слушать.
И я продолжил, но жестокий смех дал мне понять, что надо мной просто издеваются, и я смолк.
— Итак, приступим, — говорит Гюль. — Поверь мне, Флэшмен, я хотел бы сто раз убить тебя, но время дорого. Есть еще и другие глотки кроме твоей, а мы люди нетерпеливые. Но мы постараемся сделать твой уход запоминающимся, и ты снова расскажешь мне, что чувствует умирающий человек. Унесите его.
Они вынесли меня из комнаты и поволокли по проходу, а я звал на помощь и хаял Гюль-Шаха всеми обидными словами, какие мог припомнить.
Не обращая на меня внимания, тот поспешил вперед и открыл дверь. Меня перекинули через порог, и я оказался в низкой, сводчатой комнате ярдов в двадцать длиной. Я ожидал увидеть дыбу, тиски или прочие ужасы, но в комнате ничего не было. Единственной особенностью было то, что примерно посередине ее пересекал ров, футов десять шириной и шесть футов глубиной. Ров был сухим, и там, где он подходил к стенам, отверстия были заложены камнем. Очевидно, это было сделано недавно, но я не мог понять зачем.
Гюль-Шах повернулся ко мне.
— Ты сильный человек, Флэшмен?
— Будь ты проклят! — рявкнул я. — Ты еще заплатишь за все, грязный ниггер!
— Ты сильный человек? — повторил он. — Отвечай, или я отрежу тебе язык.
Один из подонков схватил меня за челюсть своей волосатой лапой и поднес нож к моему рту. Аргумент оказался достаточно убедительным.
— Достаточно сильный, будь ты проклят!
— Сомневаюсь, — ухмыльнулся Гюль-Шах. — Мы тут недавно казнили двоих, и ни один не был слабаком. Ну, посмотрим. Приведите Мансура, — бросил он одному из своей шайки. — А я пока объясню новенькому что к чему, — продолжил этот подлец, злорадно глядя на меня. — Отчасти на эту мысль нас навела необычная форма этой комнаты с большой канавой посередине, отчасти же — глупая играя, которую любят британские солдаты. Ты, без сомнения, тоже играл в нее, отчего и тебе, и нам станет еще интереснее. А вот и Мансур.
При этих словах в комнате появилась гротескная фигура. В первый момент я не поверил даже, что она принадлежит человеку, поскольку ростом тот был не более четырех футов. Но выглядел он ужасно. В буквальном смысле столько же в ширину, сколько в высоту, с могучими мускулистыми руками и грудью, мощной, как у гориллы. Его несоразмерный торс покоился на массивных ногах. Шея, насколько я мог видеть, отсутствовала вовсе, а желтое лицо было плоским, как тарелка: приплюснутый нос, намек на рот и два больших черных глаза. Тело его оказалось покрыто темными волосами, но голова была лысой как яйцо. Одеждой ему служила только набедренная повязка, и когда он подошел к Гюль-Шаху, свет факела в этой лишенной окон комнате придал коротышке сходство с каким-нибудь вылезшим из древней подземной пещеры Нибелунгом.
