Я слушала, думая одновременно о первом браке, который мог и меня довести до безумия, и о браке Лейлы, который совершался в этот момент. Ради бога, пусть она вспомнит все мои советы! Пусть она не противится! Пусть она откроется, как цветок росе!
Заря незаметно осветила медину, но ночь все еще правила, и непрекращающийся шум заставлял поверить, что эти места навсегда принадлежат ей. Мы ускорили шаг, направляясь к лавке.
Когда я толкнула дверь, Лейла бросилась ко мне и, плача, прижалась к груди. Меня охватила паника при мысли, что он не смог ее открыть.
— Только не говори мне, что…
— Это слезы радости, тетя.
Я подняла глаза. В углу комнаты плакал поэт.
Я никогда не видела, чтобы мужчина плакал. Для этого нужен был поэт.
* * *
Сабия осталась далеко позади нас, и дюны, которые ее окружали, исчезали одна за другой. Появились редкие зеленые растения, ростки тимьяна и розмарина, вскоре и оливковые деревья, поля томатов, и пейзаж позеленел как по волшебству.
Мы покинули оазис две недели назад и дошли до подступов к Зебибу. Я была довольна, считая, что выполнила свою миссию, и возвращалась в деревню с другой Лейлой. Перспектива оказаться дома, снова насладиться радостью одиночества и свободной любовью уже приносила мне удовлетворение.
По-другому дело обстояло с молодой возлюбленной, которая не переставала плакать и стонать на протяжении всего пути, все время оборачиваясь туда, где она оставила своего любовника. Прощание было тяжелым, и мне пришлось прервать их объятия и повысить голос, чтобы они прекратили плакать. Молодая женщина пригрозила, что не уйдет, утверждая, что не может покинуть поэта, потом она утешилась, пообещав себе вновь увидеть своего любовника, прежде чем прийти в себя, вспомнив об оскорбленном муже, отшельнике-отце и снова о поэте.
Я долго пыталась ее успокоить, напоминая ей об ожидании и надеждах ее семьи, как и о моем долге — вернуть ее домой. Она ничего не хотела слушать. И вот она начала рыдать снова.
У меня оставалось только одно средство, чтобы заставить ее забыть эту историю, по крайней мере на время, — сказать ей правду. Но как за это взяться? С чего начать? И поможет ли это?
Нет, Али, не торопись. Я ничего не сказала Лейле. Не позволяй своему перу опережать мой рассказ, ибо оно солжет. Я отказалась посвящать молодую женщину в свою тайну, хотя ничто не мешало мне это сделать. Однако я представила эту сцену очень четко, включая реплики и жесты, и она могла бы выглядеть так…
Когда мы были на полдороге к Зебибу, сидя на муле, которого нам отдал поэт, я обняла Лейлу за талию и воспользовалась тем, что она была повернута ко мне спиной, чтобы объявить:
— Лейла, мне надо доверить тебе тайну.
Я, должно быть, говорила совершенно чужим голосом, ибо она обернулась, и я увидела, как в ее взгляде скользнуло удивление, как будто облако по небу.
— Какую тайну?
Я начала без прикрас:
— Знай, девочка моя, что Зобиды не существует.
— Как это?
Она так резко дернулась, что мне пришлось обеими руками удерживать ее на спине осла.
— Но?..
— В деревне была Зобида, это верно, но никто никогда не знал, куда она уехала и жива ли еще.
— Тогда кто меня закрыл?
— Я.
Лейла так резко дернулась, что мул испугался и чуть не сбросил нас на землю. Я ударила его по бокам, чтобы животное продолжало идти вперед, и сильнее прижала к себе Лейлу, удерживая ее в той единственной позе, что позволяла мне смягчить мои слова и ее реакцию.
— Это было при жизни твоей матери. Она попросила меня тебя закрыть.
— Почему вы мне этого никогда не говорили? К чему это долгое путешествие?
— Чтобы утешить тебя после брачной ночи. Первой, я имею в виду.
— Вы смеетесь надо мной?
— И чтобы заставить тебя встретить любовь.
— Я не понимаю.
— Я всегда думала, что эта история с закрытием — ерунда. Доказательство — в том, что ты открыта, а мы так и не прибегли к помощи Зобиды.
— С моим мужем все могло произойти так же…
— Я не думаю. Ты недостаточно любила Тарека, чтобы пустить его в свое тело. Твое влагалище, возможно, было слишком сильным, но ты точно отказывалась принять его.
— А Тарек…
— Он испугался, вот и все. Ты боялась его меча, а он — твоих ножен.
Она замолчала. Я чувствовала, как она дрожит, и должна была продолжить объяснения:
— Ты соглашаешься с удовольствием вовсе не тогда, тогда тебя голой выставляют перед мужчиной и требуют открыться. Я пробовала! Я ждала другого от брака.
— При чем тут ваш брак?
— Он научил меня, что не брачная ночь заставляет полюбить секс и не соглашение о религиозном браке гарантирует чувства.
— Почему тогда вы согласились меня закрыть?
— Чтобы не противоречить твоей матери.
Она задумчиво ответила:
— Однако я не хотела бы, чтобы моя семья была обесчещена. Я бы сделала все, чтобы избавить их от этого горя.
— Этого ты бы хотела…
Она продолжила, как будто про себя:
— Это поэт меня открыл…
— Это любовь, и ничто больше. Давай поспешим, пока не настала ночь.
* * *
Вдали показался Зебиб, заключенный между холмами. Стоял конец июля. Нежный ветерок играл с соломинками, оставшимися на полях после уборки урожая. До нас долетал голос муэдзина, и мной завладело странное предчувствие. Я подумала, что неосторожно и глупо было бы довериться девушке. Я прожила все эти годы среди жителей Зебиба, не раскрывая ничего из своей жизни, и не собиралась допускать их в нее, даже чтобы дополнить обучение Лейлы или просто для того, чтобы дать ей повод надеяться.
Я снова услышала ее причитания и удовольствовалась тем, что утешила ее словами:
— Любовь позаботилась о твоем закрытом влагалище. Ты должна быть счастлива и довольна.
— Тетя, не говорите мне о любви, когда я покинула моего возлюбленного!
— Нет, я буду, потому что в жизни любят не один раз.
Я отпустила ее талию. Она сошла с мула и прижалась ко мне:
— Но я боюсь. Я боюсь, что моя ночь с поэтом была не ночью любви, а…
— А чем?
— Ошибкой.
— Какая ночь была ошибкой, по-твоему? Первая, по принуждению, с твоим мужем или проведенная добровольно, с любовником?
— Я не знаю. Я уже не знаю.
Она замолкла на мгновение, прежде чем беспокойство снова не затуманило ее взгляд.
