– Мама, мамочка, помоги! – Она взвыла и заскулила, с трудом смогла объяснить, где находится, и опять взвыла:
– Выручай, мамочка-а-а!!!
Потом оставалось только сидеть и ждать. Слезы высохли, а по лобовому стеклу, наоборот, застучали капли дождя. Потом неожиданно забарабанило справа – Анжелка увидела сплюснутую усатенькую мордочку Ксюши, открыла дверцу и включила движок, чтобы прогреть салон. Ксюша протянула ей сигареты.
– Курни, подруга, – на душе полегчает…
Анжелка вздохнула, взяла сигарету и стала попыхивать не взатяжку.
– Пролетела?
– На сто пятьдесят баксов. И телефон сняли. Сказали, что восстановят под другим номером.
– И что – не вытурили?
– Боря сказал: можешь общаться со своим дружком в непринужденной рабочей обстановке…
– От, с-суки! От, ж-жопы!.. – закипела и зашипела Ксюша. – Нет, но что творится с этой страной, что за народ пошел уе…щный, а?! Ему хоть в глаза нассы, а он все равно своих у.е. не упустит… Ну, козел! Они же тебя прямо за душу как за грудки гребут – доись, пока доишься, пока любишь, пока звонит нам твой разлюбезный Сереженька!.. Это же рабство, Анжелка, самое настоящее крепостное право!
Анжелка кивнула.
– И вообще, если я правильно поняла Борю – я должна с ним перетрахаться, чтобы он восстановил телефон.
– С Борей?! – Даже Ксюшу скривило. – И ты на это пойдешь?
Анжелка усмехнулась.
– Вряд ли.
Дождик нервным ознобом пробежался по крыше, по лобовому стеклу. Анжелка включила дворники, потом выключила.
– С каким удовольствием я бы их всех поставила раком, – с горчинкой призналась Ксюша. – Поставила бы раком…
– И что?
– И скалкой по жопам! Чтоб знали, как измываться над нами…
– А то они не знают, – Анжелка хмыкнула. – Очень даже прекрасно знают.
В куртке запищал телефон, она послушала и сказала:
– Все правильно. За бульваром первый переулок направо, вторая подворотня налево. Все. Жду.
– Это чего? – удивилась Ксюша.
– Мобильник, – Анжелка повертела в руках телефон, повертела и упрятала во внутренний карман куртки.
– Ничего себе… А звонил кто?
– Скорая помощь.
– Дружки? Бандиты, что ли?
– А то кто ж? – вскинулась Анжелка. – Натуральные долгопрудненские мордовороты, самые авторитетные художники-постановщики раком. А что делать, Ксюня? Ты же сама сказала – рабство, крепостное право…
– Сказала, сказала – мало ли что можно сказать? Сказать одно, а морды бить – это совсем другой профиль… Ой, ну все, я побежала, – Ксюша спохватилась, задергала все ручки подряд, но Анжелка, опередив, включила блокиратор дверей и с неожиданной силой сказала:
– Все, теперь сиди и не рыпайся. Они уже здесь. Выпущу, когда все кончится.
– Выпусти меня, Анжелка! – взмолилась Ксюша. – На меня же потом все шишки повалятся!
– Не повалятся, – успела пообещать Анжелка, и тут во двор друг за другом вкатили два огромных, два сверкающих лаком, хромом, тонированными стеклами и прочими прибамбасами джипа – «ого…», пробормотала Ксюша – и посыпались из джипов молодцы поперек себя шире, все в одинаковых мешковатых костюмах, похожие то ли на интернатских, то ли на инкубаторских: одним миром мазаны, одной рукой стрижены, одеты, прикоцаны – числом не более дюжины, однако ж заполонили весь двор.
– Ого… – выдохнула обалдевшая Ксюша.
– Так что – ставить Бореньку раком? – спросила напоследок Анжелка, чувствуя в себе дуболомную материнскую силу.
– Нет-нет!.. – прошептала Ксюша, зачарованная обилием мужской плоти; Анжелка усмехнулась и вышла из машины навстречу разминающим телеса бройлерам.
– Старшего сюда, – произнесла она негромко, внятно и как-то очень бесстрастно.
– Ого, – в третий раз вырвалось у Ксюши – почти беззвучно.
Пока подымались по лестнице, Анжелка успела проинструктировать старшего: рук не распускать, мамочек-телефонисток не трогать, вести себя предельно вежливо, но внушительно. Старший, похоже, разобрал только последнее, хотя, наверное, Анжелка и сама лопухнулась с предельной вежливостью – какой там у дуболомов диапазон вежливости, от бейсбольной биты до оплеухи, что ли? – в общем, понеслось. Охранника Севу, открывшего дверь, швырнули лицом к стене, распластали цыпленком-табака и гаркнули на ухо: «Ты чей, мудило?!» – дуболомы рассыпались по конторе, опрокидывая столы, обрывая провода-проводочки, заглушая визг мамочек истошными командами типа «сидеть! лежать! стоять! никому не двигаться!» – все это, разумеется, хором, матом, наперебой, в десять безразмерных глоток одновременно. Мамочек в результате загнали в угол, профессионально перекрыв подходы к окнам, несчастного Борю выволокли из кабинетика в коридор, затем в бухгалтерию, где уже трепетали, вжатые в угол, бухгалтерша, секретарша, Татьяна и ее сменщица Вика. Анжелка, опешив от молниеносности погрома, плелась в хвосте событий и вошла в бухгалтерию как раз в момент, когда один из бройлеров собирался смахнуть со стола компьютер – она чудом успела остановить, велела старшему прекратить погром, а сама, проходя мимо Татьяны и растрепанного Бореньки, на ходу бросила:
– Договорились?
Вырвав из принтера последнюю распечатку, Анжелка попыталась найти телефон Сережки. От цифр зарябило в глазах. Она взглянула на Татьяну:
– Сережкин телефон… Живо!
Татьяна, серея лицом, подошла, стала искать, нашла.
– Вот, – она указала пальцем. – И вот.
Анжелка аккуратно переписала номера на листок.
– Борис Викторович, – сказала она, дописывая, – потрудитесь восстановить мой телефон. Пяти минут хватит?
– Метнулся! – взревел старший, да так, что женщины в углу содрогнулись; Боря упал на телефон, забил-забарабанил по рычажкам и в ужасе взглянул на Анжелку:
– Не работает…
– В кабинет, – указала Анжелка. – Татьяну тоже. Остальным вольно, можно оправиться и закурить.
Татьяну с Борей поволокли в кабинет; Анжелка по дороге успела заглянуть к мамочкам, скулившим в углу под свирепыми, бесчувственными взглядами дуболомов.
– Девчонки, все нормально, не переживайте. Я просто зашла за телефоном своего хахаля.
– А мы и не переживаем, – откликнулся кто-то, у кого сдали нервы.
– И правильно. Дайте девочкам сесть, – распорядилась она. – Принесите им распечатки, вон те рулоны – пусть посмотрят, пока начальство работает.
Прихватив последнюю распечатку – ту самую, вырванную из принтера – она пошла в кабинет.
– Да-да, немедленно! – кричал Боря в трубку. – Прямо сейчас! Жду!
