Женщина сползла с высокого барного стула. Неведомо как, но вдруг я обнаружил, что уже стою с ней рядом, подхваченный под локоть.
— Вон туда. Лучше всего в туалете, там никто не подглядывает.
Бармен в одном женском нижнем белье кружил в воздухе между двумя горящими люстрами, описывая восьмерки.
— Дамы и господа! — кричал бармен.
Он продолжал порхать, задевая крыльями потолок.
— Смотри, смотри, а бармен-то летает.
— А-а, он только пытается изобразить из себя поэта. Да ну его. Пойдем.
15
Как только мы очутились в туалете, моя дама принялась стаскивать с себя все, что на ней было. Это оказалось нетрудно, принимая во внимание, что ей пришлось всего-навсего стянуть платье, затем трусики, расстегнуть корсет, стащить подвязки, потом пояс с резинками и чулки — после чего она оказалась совершенно нагая.
— Теперь давай, ты тоже раздевайся. Только ниже пояса, рубашку и прочее можешь оставить. Я не любительница извращений.
Я стянул джинсы и вслед за ними трусы, повесив их на ручку двери.
— Эй.
— Что?
— А галстук так и оставишь?
— Да.
— Ничего, если я им воспользуюсь? Я обычно кричу, мне нужно что-нибудь зажать во рту.
— Конечно.
Женщина скатала галстук и сунула себе в рот, точно кляп.
— Получается, будто я тебя насилую.
Женщина вынула галстук изо рта и отвесила мне пощечину, причем довольно неслабую.
— Терпеть не могу этого слова!
— Беру его назад.
Женщина снова заглотила галстук, затем оперлась руками и головой в стенку, выставив белые ягодицы.
У меня натурально возникла эрекция. Я с трудом мог в это поверить.
Женщина оглянулась на меня поверх плеча. Она опять достала галстук.
— Эй.
— Что еще?
— Если мы будем в такой позе, я не смогу даже сказать, что занимаюсь этим с гангстером.
— Так и есть.
— Если я развлекаюсь с гангстером, то я должна видеть гангстера.
— Почему бы тогда не повернуться ко мне лицом?
— О, как уж-жасно! Чудовище! Разве я не говорила тебе, что терпеть не могу жестокость?
Женщина поднесла галстук, теперь уже весь обслюнявленный, к глазам.
Она зарыдала, вытирая галстуком слезы.
— Никто, никто не делает этого со мной, никогда, я знаю, это потому, что у меня слишком много требований и предпочтений, я особенная, я не такая, как все, и я не хочу больше делать это с поэтами, просто не хочу, и вот, когда я наконец отыскала тебя, гангстера, ты не хочешь меня.
— Думаю, я могу попробовать, — сказал я женщине.
— Правда? Ты можешь? — всхлипнула женщина.
Глаза ее были влажными от слез. Меня поразил этот взгляд, в котором сквозила самая неподдельная невинность.
Тут меня осенило.
— Так ты школьница? Старшеклассница?
— Да нет же! Я студентка, первокурсница! Ну, говори, как ты хочешь?
— Ладно, что скажешь насчет такого варианта? Я бегаю вокруг раковины, прихрамывая, а ты можешь делать это сама с собой и в то же время смотреть на меня. Идет?
— О да! Мне нравится, давай!
Я открыл дверь нашей туалетной кабинки.
Я бегал и бегал перед раковиной, волоча за собой ногу по кафельному полу.
Женщина, прильнув к двери туалетной кабинки, наблюдала за мной.
Она щедро осыпала ласками собственное тело, предаваясь радостям самоудовлетворения.
— Беги, беги! Не останавливайся!
И снова, и снова, и снова, и снова я бегал, и бегал, и бегал, и бегал вокруг раковины быстро, как только мог.
Нога поскользнулась на мокром полу, и я растянулся. Чертово колено. Какая боль.
— Лжец! Ты сказал, что будешь бегать ради меня! Не останавливайся!
Я продолжал наматывать круги перед раковиной, раскачивая, словно маятником, своим достоинством.
Мне тошно. Мне смешно. О боже, как мне тошно.
16
У этой молодой женщины — или девушки? — был долгий взрывной оргазм.
Оргазм точно дитя, оргазм точно цветок.
17
— Ты в порядке? — спросил я молодую женщину.
Она бездвижно лежала на полу в туалетной кабинке.
— Так холодно, — пробормотала молодая женщина — скорее даже пропищала.
Она валялась, точно брошенная тряпичная кукла, пока я натягивал на нее трусики и платье. Одеть-то ее было куда труднее, чем ей раздеваться. А в таком состоянии голой оставлять ее никак было нельзя.
— Прости? Ты, кажется, что-то сказала? — спросил я.
18
— Слушай, так ты все-таки гангстер или поэт?
19
Я поднял молодую женщину и на руках вынес из уборной.
Молодая женщина спала как ребенок.
— Братец, старший братец, — сонно мурлыкала она.
Оказавшись снова в баре, я уложил ее на составленные вместе стулья.
Посетители бара летали под потолком со стаканами в руках.
— Братец, большой-большой братец.
Какой-то алкаш угнездился на люстре и хлопал оттуда крыльями, хрипло каркая:
— Невермор! Больше никогда!
20
— Сколько? — спросил я у бармена.
Бармен, выставив локти на стойку, рвал на себе волосы.
— О боже мой! Сегодня худший день в моей жизни!
Вы только посмотрите на это! У меня между пальцами выросли перепонки!
Бармен протянул мне руки. То, что было незаметно в сжатых кулаках, возникало на раскрытых ладонях.
— Слушайте, я ухожу. Сколько я вам должен?
— Я же их не прятал. Я даже не заметил, откуда они взялись, как появились. Пожалуйста, поверьте мне, ради всего святого!
— Я верю вам.
21
— Рассказать вам о моей жене?
— Может быть, в другой раз.
— Вам понравится, очень интересная история. Я еще никому не рассказывал.
— Меня дома ждет кот. Он ждет меня с томиком Томаса Манна. Я должен купить ему книгу. Мне пора.
