— Я уронила конфету на пол, — объяснила она свои действия.
Преподобный Касл продолжал монотонно жужжать, выписывая нам словесный портрет Капитанши. Проблема в том, что говорил он отнюдь не о ней: по крайней мере, никто из нас ее не узнал. Здорово на самом деле, что мертвые не могут ответить. Могу себе представить, что сказала бы на это Капитанша: «Ну-ну, и какого хрена он тут несет? Вот ведь тупой старый козел». Какое счастье, что преподобный не мог этого услышать. Служба постепенно подошла к концу. Мы вышли на кладбище, чтобы сказать покойной наше последнее прости. Дети по очереди кидали в могилу всякие ценные вещицы и отходили в сторону. Мы стояли в нескольких ярдах и ждали, пока к нам присоединится Жужа, который все никак не мог отойти от края.
— Вы думаете, у Капитанши теперь выросли крылья? — начал кто-то.
— Наверное, да, — ответили ему.
— Не представляю себе, как это получится.
— Это почему?
— А как тогда рубашку снимать?
— Кончай тупить, у ангелов совсем нет никаких рубашек.
— А что у них тогда?
— Такое, типа дамских платьев.
— Не хочу я носить никакие платья, я ж не девчонка.
Жизнь явно брала свое.
— Мэгги, — завопил вдруг кто-то, — а небеса где?
— Где-то, — авторитетно заявила Мэгги.
— Они вон там, наверху.
— Лучше бы нет.
— Это ты про что?
— Если они там, бьюсь об заклад, Капитанша нассыт тебе на голову.
— Какой ты все-таки гад!
— Жужа, а ты теперь жениться не будешь, раз Капитанша умерла?
— Глупая корова, — ностальгически сказал Жужа, — зачем она умерла?
— Чтобы годами не выкашливать кишки наружу.
— Ну да, что-то типа того.
— Мэтти, а есть разные небеса для протестантов, и католиков, и евреев, и всяких прочих?
— Нет, только одно.
— А зачем тогда нужны всякие разные церкви и синагоги?
— Откуда я знаю?
— Это Старый Ник сделал. Старый Ник все может засрать.
— Ты думаешь, Капитанша отправилась к Старому Нику?
— Лучше бы нет. Старый Ник выгонит ее из ада через пару дней.
— Бедный Старый Ник. Вот смеху-то будет.
— Он так не может, ему от него плохо.
— От чего плохо?
— От смеха. Он от смеха на стенку лезет.
— А чего Капитанша теперь делает?
— Псалмы поет, вот чего.
— Чего она вам, жаворонок, петь все время?
Это был Мэт. Он задрал голову к небу и начал петь. Через мгновение к нему присоединилась вся детвора:
Сэм, Сэм, грязный старикашка,
В сковородке вымыл ряшку.
Ножкой стула причесался
И в канаве оказался.
— Бьюсь об заклад, Капитанша там всех ангелов хорошему научит.
— Ага, а еще «Старику из Ланкашира».
— Да ну, тупица, ей нельзя, она же грязная.
— Ни фига. Зуб даю, бог оборжется.
— А вот и нет.
— А на что он сделал нам жопы, если про них нельзя сказать?
— Это все грязно, вот.
— Почему у всех бог получается такой несчастный? Если бы я был бог, я бы все время ржал.
— А Иисус что?
— А что Иисус?
— Он на всех картинках выглядит точь-в-точь как пидор.
— Он на самом деле был совсем не такой.
— Его папан был столяр.
— И Иисус тоже.
— Если ты будешь целыми днями пилить такие хреновы кучи деревяшек, то у тебя будут такие хреновы большие мускулы, да.
— Ага, да у него с этим все было в порядке.
— Точно. Он был не дурак устроить такую ба-а-альшую попойку.
— Это тебе кто сказал?
— Это в Библии написано. Он там всю воду в вино превратил.
— Здорово. А мой старик так не могет.
— Твой старик вообще ничего не могет.
— А почему нельзя говорить «жопа»?
— Потому что нельзя.
— У Иисуса тоже была жопа.
— Зато он про нее не говорил.
— Ты откуда знаешь?
— Он точно говорил «попа».
— А вот и не говорил. Он говорил на идише.
— Ты козел.
— А эта гнида в воскресной школе сказала нам, что дождь — это слезы ангелов. Над чем им, к дьяволу, плакать?
— Это потому, что уроды вроде тебя задают тупые вопросы.
— Думаете, бога уже все достало?
— Это еще почему?
— Ну, всякие там молитвы и вопросы…
— Если бы я был бог, я бы заставил всех смеяться.
— Если бы ты был бог, тебе бы не нужно было никого заставлять.
— Ефли бы я был бок, я бы фтукнул их па галаве молнией!
— А у меня идея…
— Бог сотворил чудо!
— Да пошел ты. Давайте сделаем новую церковь!
— У нас че, блинский зафиг, старых мало?
— Не, я хочу сказать, чтобы никаких молитв и никаких псалмов. Мы все будем рассказывать анекдоты про Старого Ника, а его от этого будет корежить.
— Ага, новая смеховая церковь!
— Во будет круто! Смеховая церковь!
И так далее, и тому подобное… Час за часом, день за днем, год за годом. Разговор сверкал и вспыхивал, будто летние молнии, рассеивая тьму, переплавляя философию, теологию, жизненный опыт во что-то такое, с чем можно было жить. Именно до этого была так жадна Анна. Звучит, пожалуй, не очень, но именно из этой руды появлялось золото. Одно было ясно. Капитанша умерла, и, как она сама прокомментировала бы это событие: «А, ладно, такова жизнь!». Быть мертвым представляло собой еще один жизненный факт. Потусторонняя жизнь, в свою очередь, тоже была фактом, хотя и нежизненным.
В ночь после похорон Капитанши меня разбудил отчаянный плач, доносившийся с той стороны занавески. Я пошел к Анне и стал баюкать ее на руках.
Первое, о чем я подумал, был банальный кошмар, второе — скорбь по Капитанше. Я качал ее на руках, издавая неопределенные ласковые звуки, долженствующие убедить ее, что «все будет хорошо». Желая утешить, я крепко прижал ее к себе, но она яростно высвободилась и встала на кровати во весь рост. Такое развитие событий меня несколько обескуражило и даже испугало. Я не знал, что делать. Я встал и зажег газ. Что-то у меня внутри было сильно не так. Анна стояла в кровати, глядя на меня дикими, широко распахнутыми глазами, слезы бежали у нее по щекам, а обе ручонки были прижаты ко рту, словно в попытке заглушить крик. Мир будто пропал для меня, растворившись в полной бесформенности; знакомые предметы вдруг кинулись врассыпную, и их засосало в водоворот бесконечности.
