– Явилась, не запылилась, – в два голоса встретили они меня. – А сестрички-то нашлись!
– Да вы что? Я так и знала. – Я села на скамейку, разорвала пакет с мюсли и начала их есть.
Бабки удивленно переглянулись.
– А откуда ты знаешь, Свет? Звонила, что ль, кому? Мы вчера на опознание всем подъездом ездили... Утонули они в Москве-реке, – немного разочарованно пояснили мне бабки. – А про твое местонахождение участковый интересовался!
За всю жизнь я дважды теряла сознание, когда у меня брали кровь из вены и после солнечного удара. Раз, и выпал из жизни, а потом в течение нескольких секунд приходишь в себя и опять жив и здоров, встаешь и идешь куда надо, и никаких последствий, что удивительно. Это я про то, что жизнь едва теплится в нас: вдох-выдох, и нет тебя, и в то же время ее хватает надолго. Очень много жизни в нас, очень... И хоть мне до слез было жаль пьянчужек Хвалынских, сознания я не потеряла.
– Они утонули? – Я вытерла слезы пакетом с мюсли и вдруг вспомнила слова Лели Залуцкой, что «сестры ходили в бассейн».
Соседки кивнули.
– Не очень-то они были похожи на себя в морге. – Бабушка Моргалина уронила спицу и наклонилась за ней. – Раздулись от воды, как две зеленые лягушки!
– И наследников вчера на опознании набежала тьма-тьмущая, – плюнула себе под ноги бабка Жужжалина. – Мы только Петьку знаем, мужа Марианны.
– И он их опознал? – поднимая спицу, уточнила я.
– А то, – переглянулись бабки. – Самый первый подошел и опознал, скотина... На поминки приглашал. Пойдешь? Теперь, наверное, вся квартира к нему отойдет.
Я оглянулась, «Бентли» Чернова у дома не было.
– А в квартире сейчас есть кто-нибудь? – спросила я.
Бабки, горячо споря между собой, на кого были похожи утопленницы, меня уже не слышали, и я заглянула в окно кухни, но никого там не увидела.
Тогда я зашла в подъезд, и кто-то ткнулся мне в ноги! Я наклонилась, под рукой оказался горячий нос кошки Клеопатры, которая осторожно меня нюхала.
В квартире было пусто и натоптано, три шифоньера сестер распахнуты и неаккуратно выпотрошены, и часть вещей валялась на полу... Мне это очень не понравилось. А в комнате Эвридики я заметила следы драки, хотя, возможно, мне показалось...
Я попила теплой воды из-под крана и вышла из квартиры, аккуратно заперев дверь на два оборота ключа.
«После посещения кладбища они могли выпить, а пьяному море по колено, – думала я о сестрах, пока шла к ресторану. – Вдобавок их опознал не один Чернов... Значит, это они!»
Я дошла до ресторана «Ганнибал» и поднялась по лестнице в свой офис. От духоты через минуту я раскашлялась, открыла окно и высунулась в него. «Дочка посоветовала идти в прислуги на Рублевку, а Бениамин Маркович, видимо, надеется, что я буду мыть грязные тарелки на кухне ресторана, или я слишком плохо о нем думаю?»
От невеселых мыслей заболела голова, я всхлипнула и полезла в сумку за валидолом, который так и не нашла, потому что там его не было, зато вытащила портмоне душеприказчика Борщука.
«Я ж его спрятала, когда Витольда Ивановича увозили!» – вспомнила я, раскрыв пухлое вместилище для денег. Насчитав одиннадцать пластиковых карт, я закрыла портмоне, представив, какие деньги лежат на них, к тому же мне показалось, что за дверью кто-то стоит... Набравшись храбрости, я громко спросила:
– Кто там? Эй, я слышала, как вы поднимались!
Дверь отлетела, как от удара ногой, и в ту же секунду на пороге показался незнакомец с мобильным телефоном, прижатым к уху.
«Какой неприятный тип...» – успела подумать я, а он приказал:
– Руки на стол!
– Что-о-о? – возмутилась я.
– Портмоне ваше? – тип уже нависал надо мной.
– Нет, – и я слабонервно отодвинула кошелек Борщука, ведь он на самом деле не был моим.
– Делом об убийстве сестер Хвалынских занимается прокуратура, и вы главная подозреваемая, госпожа Мурзюкова, – отчеканил тип, и мне стало смешно.
– Я – главная подозреваемая, ага, – я чуть не прикусила язык и поинтересовалась: – А вы сами-то кто?
Незнакомец вытащил удостоверение и помахал им у меня перед носом.
– Майор Комарьков. Собирайтесь, госпожа Мурзюкова, вы задержаны, – добавил он.
В комнате стало тихо, потому что я перестала дышать, но долго без воздуха не выдержала и, кося одним глазом в раскрытое удостоверение, дрожащим голосом спросила:
– Я арестована? Так, да? Не понимаю, я ведь ничего не знаю и уже все сказала участковому Березовому. – Тут я набрала воздуху в легкие и завопила, наивно надеясь, что майор Комарьков испугается и убежит: – И уберите палец с фотографии, а то мне не видно вашей физиономии на ней.
Майор поднес удостоверение к моему носу, и тут я наконец разглядела, что личность на снимке такая же желчная, как и в оригинале, и живо сообразила, что спорить с Комарьковым бесполезно. Утопит в желчи.
Вот, бывает, видишь человека, и все импонирует в нем: взгляд, смешная фигура, шепелявит еще так хорошо. Ты пока ничего не знаешь о нем, но начинаешь исподтишка любоваться, а бывает, видишь вот такого, как майор Комарьков...
– Не арестованы, а задержаны, – ворчливо уточнил Комарьков. – Собирайтесь.
– Но я ничего не знаю, – повторила я, держась за стул, – кроме того, что они ушли утром восемь суток назад вполне живые, взяли саквояж, нарядились и ни на какую речку не собирались! Они шли на кладбище...
Взгляд майора мне не понравился, по-моему, он считал, что я нагло вру. Я подумала с минуту и сказала третье, что пришло мне в голову:
– Без адвоката я не скажу больше ни слова, хоть режьте тупым ножом!
На что следователь потер ладошки и сказал:
– Вот оно, гнильцо-то, вылезло, да на вас печатей негде ставить... Будет вам в ИВС[1]адвокат, не печальтесь!
И через три часа сдав свои сумку, бюстгальтер и босоножки на шпильках похожей на слониху охраннице ГУИН,[2]я стояла в коридоре перед дверью камеры изолятора временного содержания.
– Попалась, Светка, – всхлипнула я, покосившись на конвоиршу, которая меня сопровождала.
Однажды происходит то, чего, казалось, никогда не произойдет... Так вот, мой первый в жизни допрос закончился всего полчаса назад...
Меня допрашивали два следователя – уже знакомый мне майор Комарьков и второй, капитан Восьмухин. Оба сердитых мужских лица слились в одно уже через несколько минут. Адвокат Кривцов – благообразный старик с синими выцветшими глазами – звучным баритоном предупредил меня о том, что я имею право не давать никаких показаний против себя, и замолчал, с интересом наблюдая за происходящим.
