– Кончилось всё, разумеется, смертью одного из супругов, не так ли? – уныло подал голос молодой человек за столом.
– А вот и не угадали! Прошу прощения, что не могу завершить эту историю на трагической ноте. Муж поправился, благополучно воссоединился с женой, и сейчас он является владельцем процветающей маклерской конторы в Дрейперс-Гарден. А леди давно уже счастливая мать многочисленного семейства. Кстати, позвольте спросить, чем вы там занимаетесь?
– О, я всего лишь записываю кое-что из ваших воспоминаний.
Трое врачей встают и с дружным смехом направляются к вешалке.
– Надо же, – говорит один из них, – неужели кому-то, не говоря уже о широкой публике, может быть интересен наш разговор? Обычная дружеская болтовня – ничего более!
1894 г.
Соприкосновение
Занятно порою поразмышлять о людях, что жили в одну эпоху, сыграли заглавные роли на одних подмостках, в одной жизненной пьесе и при этом не только не встретились, но даже и не знали о существовании друг друга. Только представьте: Великий Могол Бабур[14]завоёвывал Индию, как раз когда Фернандо Кортес[15]завоёвывал Мексику, но они, скорее всего, друг о друге и не слыхивали. Или вот превосходный пример: мог ли император Октавиан Август[16]знать о задумчивом и ясноглазом пареньке из плотницкой мастерской, которому было суждено изменить облик всего мира? Впрочем, орбиты исполинов всё же могли соприкоснуться, пересечься и снова разойтись в необъятной вечности. И они расставались, так и не постигнув истинного величия друг друга. Так произошло и на этот раз.
Дело было вечером, в финикийском порту Тире[17], примерно за одиннадцать сотен лет до пришествия Христа. Здесь проживало в то время четверть миллиона жителей – богатые купеческие дома с тенистыми садами растянулись на семь миль вдоль побережья. Остров же, по которому получил своё название город, стоял неподалёку от берега, и возвышались на нём в основном храмы и различные общественные сооружения. Среди храмов выделялся величественный Мелмот: его нескончаемые колоннады целиком занимали часть острова, обращённую на Сидонский порт. Сам же древний Сидон[18]лежал всего в двадцати милях к северу, и между ним и его детищем Тиром непрестанно сновали корабли.
Постоялых дворов тогда ещё не было. Путники победнее находили приют у радушных горожан, а знатных гостей принимали под свой кров храмы, и слуги священников расторопно исполняли их прихоти. В тот вечер взоры многих финикийских зевак приковывали два весьма примечательных человека, стоявших меж колонн Мелмота. В одном из них повадка и стать выдавали большого вождя. Полная приключений жизнь оставила на его лице неизгладимый след: в резких, мужественных чертах читались и безрассудная храбрость, и холодная выдержка. Лоб был широк и высок, взгляд – задумчив и проницателен: мудрости на этом челе было не меньше, чем отваги. Как и пристало высокородному греку, он был облачён в белоснежную льняную тунику и пурпурную накидку, в складках которой, на шитом золотом поясе, прятался короткий меч. Костюм дополняли светло-коричневые кожаные сандалии на обнажённых ногах да белый головной платок. Дневной зной уже спал, с моря дул вечерний ветерок, и грек сдвинул платок назад, подставив каштановые кудри его ласкам.
Его спутник был приземист, кряжист и смугл. Воловья шея и тёмная накидка производили впечатление довольно мрачное, лишь ярко-алая шерстяная шапка оживляла картину. С высокородным вождём он вёл себя почтительно, но без подобострастия. Между ними чувствовалась доверительная близость людей, не раз деливших опасность и сплочённых общим делом.
– Наберись терпения, мой господин, – говорил он. – Дай мне два, самое большее – три дня, и мы выступим на общем смотре не хуже других. А приползи мы на Тенедос[19], недосчитавшись десятка вёсел и с изорванным в клочья парусом, – ничего, кроме насмешек, не услышим.
Грек в пурпурной накидке нахмурился и топнул ногой:
– Проклятье! Нам следовало прибыть туда давным-давно! Откуда налетел этот шторм, когда на небе ни тучки, ни облачка? Эол сыграл с нами презлую шутку!
– Не мы одни пострадали, господин мой. Затонули две критские галеры. И лоцман Трофим утверждает, что один из аргосских кораблей тоже получил пробоину, – молю Зевса, чтоб это не был корабль Менелая… Поверь, на общем смотре мы будем не из последних.
– К счастью, Троя стоит в десяти милях от берега, а не на море. Хороши бы мы были, пошли они нам навстречу флот! Умом я понимаю, что мы выбрали лучший выход: зайти в Тир и привести судно в порядок. Но смириться не могу! Пока под нашими вёслами не вспенится вода, покоя мне не видать. Иди же, Силюкас, поторопи их. Да понастойчивей!
Старшина поклонился и ушёл, а вождь остался под портиком храма. Он не сводил глаз с огромной полуразобранной галеры, на которой суетились мастера. Чуть поодаль, на рейде, одиннадцать галер поменьше ждали, пока починят флагман. Попадая на палубы, закатные лучи бликовали на бронзовых латах и шлемах: эти греки – сотни греков! – выступили в поход с явно воинственными намерениями. Остальные же корабли в портовой бухте были купеческие: одни забирали товар на борт, другие, наоборот, выгружали тюки на пристань. У подножия лестницы, что вела к портику Мелмота, пришвартовались три широкие баржи с мидиями. Скоро двустворчатые раковины с жемчужинками внутри перекидают деревянными лопатами на повозки и отправят на знаменитые красильни Тира: именно там отделывают и украшают пышные наряды. Рядом причалил корабль из Британии с грузом олова. Ящики с драгоценным металлом, столь необходимым для производства бронзы, бережно передавали по цепочке – из рук в руки – и аккуратно устанавливали на высокие фуры. Грек невольно улыбнулся: слишком уж неподдельно дивится неотёсанный мужлан-оловянщик из Корнуолла, разглядывая величественную колоннаду Мелмота и возвышающийся за ним фронтон святилища Астарты. Впрочем, друзья-товарищи не дали ему глазеть долго: подхватив его под руки, они потащили его на дальний конец причала к питейному дому, справедливо полагая, что назначение этого здания он поймёт быстрее и лучше.
