Книга Колдунья-индиго - Алексей Яковлев

Вот почему, услышав просьбу-рекомендацию Курсакова походатайствовать перед Никандровым за агентство Пригорюныча «Следопыт», Глеб скривился, но отказать следователю не смог.

«Курсаков надеется слупить с Горюнова хорошие бабки за посредничество при получении выгодного контракта, а мне за помощь в этом деле двойная зарплата: от государства и от Никандрова, — размышлял Глеб. — Что ж, придется слегка поступиться принципами. Ничего не поделаешь, такова рыночная се ля ви!»

Никандров прислушался к мнению Глеба и поручил своим юристам заключить договор со «Следопытом». Глеб был уверен заранее, что радостным вестником для Пригорюныча пожелает стать сам Курсаков. Так и получилось. Выслушав по мобильнику ответную благодарность новорусского предпринимателя с обещанием щедрого гонорара, Курсаков тоже расщедрился и мельком упомянул об участии в рекламной кампании по прославлению «Следопыта» Панова и далее, не спрашивая Глеба, передал Пригорюнычу привет от старого друга. Горюнов опять рассыпался в благодарностях, а Курсаков протранслировал их коротко: «И тебе перепадет».

Приятный разговор прервал Новиков. Пробегая мимо, он сообщил, что к началу похорон Никиты прибывают родственники и друзья семьи покойного и требуется обеспечить и их охраной, поэтому хорошо бы Панову временно принять на себя обязанности одного из телохранителей. Глеб согласился, и Курсаков, продемонстрировав пистолет под мышкой, тоже предложил свои услуги в качестве временного бодигарда. Новиков, секунду поколебавшись, тут же поручил добровольцам обеспечивать безопасность двух детей Никандрова — Изяслава и Марфы.

— Что это значит? — спросил Курсаков Глеба, глядя вслед спешившему по своим делам Новикову. — Он настолько беспокоится за жизнь старших наследников Никандрова, что усиливает их охрану, а младшей, по его мнению, опасность угрожает меньше?

«Уже начал копать, — подумал Глеб. — Вот что значит травленый следственный волк, сразу ухватился за кончик подброшенной Новиковым цепочки. Ну да, потянул за одно звено — вытянешь и всю цепь. А начальник охраны верен себе: намекнул следователю, что подозревает Юлию, а сам остался в стороне, вроде ничего такого не говорил. Нет уж, не стану ему помогать вешать на девчонку чужих собак, у нее и своих достаточно». И Глеб, прикинувшись непонятливым, только пожал плечами:

— Может, считает, что Юлию и так хорошо охраняют?

Курсаков с Глебом спустились к парадному подъезду особняка и присоединились там к группе охранников во главе с Новиковым, приготовившихся к приему прибывающих на предстоящую траурную церемонию родственников и друзей семьи Никандровых. Первой в шикарном длинном черном лимузине подъехала бывшая жена Никандрова (четвертая по счету), ныне вдова американского миллионера Мэйсона и близкая подруга, а возможно и невеста, американского же миллиардера Хантера, она же мама Юлии. Несмотря на свое недомогание, Юлия в сопровождении психотерапевтов встречала родительницу у парадного подъезда, бросилась к подъехавшему лимузину и, отстранив охранника, сама открыла дверь машины. Далее — трогательная сцена объятий, поцелуев и пролитых слез радости, несмотря на печальный повод для свидания. Следующей приехала госпожа Никандрова-вторая со старшей дочерью Андрея Николаевича Марфой, переименованной эмигрировавшей в США экс-супругой в Маршу, чтобы хоть как-то насолить бывшему мужу в отместку за развод. Марша приехала в «БМВ», а ее мама выпорхнула из «мерса». Американская гражданка госпожа Никандрофф, моложавая, не лишенная привлекательности женщина, в прошлом фотомодель, ныне не имела постоянного места жительства и «бомжевала» по модным курортам, хотя престижные дорогие квартиры щедротами бывшего мужа ждали ее в Нью-Йорке, Лондоне и Париже. Марфа-Марша, худенькая миловидная рыжеватая девушка, с радостным визгом бросилась на шею отцу, но затем также постаралась напустить на себя соболезнующий вид, хотя это ей плохо удавалось. Мадам Никандрофф-два и вовсе посчитала ненужным притворяться, изображая скорбь по почившему Никите, а в знак протеста против вынужденного общения с бывшим муженьком говорила с американским акцентом, время от времени сбиваясь на акцент нижегородский. Марша разговаривала по-русски без акцента, видно, больше времени проводила в доме отца, чем с новорусско-американской матушкой. Старший сын Никандрова Изяслав, солидный тридцатилетний брюнет, генеральный директор одной из никандровских фирм, приехал без своей матери, госпожи Никандровой номер один, но зато выполнил поручение отца. Он сопровождал одетую в траур заплаканную женщину — мать Никиты. Ее лицо показалось Панову знакомым: где-то он ее уже видел, причем не в связи с криминальными расследованиями, но где и когда — не припоминалось. Глава семейства, он же убитый горем отец, протянул руки и принял в объятия бывшую жену, которая оросила слезами его пиджак, и соленая влага ее глаз смешалась с его скупой мужской слезой. Пожалуй, скорбь только этих двух из всех присутствовавших людей показалась Глебу действительно искренней и глубокой. Изяслав тем временем объяснил, почему его мать, экс-супруга Никандрова номер один, не смогла приехать. И язвительно ответил «гламурной бомжихе», не упустившей случая попенять на ее отказ почтить память пасынка, что его мать небогатая женщина и не может разъезжать по свету, как некоторые. После чего повернулся к бывшей фотомодели обратной стороной и отошел прочь. Что экс-супруга номер два высказала ему вслед, Глеб не разобрал, но было ясно, что ничего хорошего в свой адрес Изя не услышал.

Нелли вместе с супругом встречала приезжавших и вела себя исключительно корректно: в меру скорбно, в меру приветливо, не допуская проявления и тени ревности к бывшим пассиям мужа; даже капли обычного и неизбежного женского яда не брызнуло с ее розовых губ в уши соперницам. Остальные господа, дамы и девицы, почтившие память Никиты, были Глебу незнакомы даже заочно, кроме юной амазонки, которую он увидел в день своего приезда в воротах, охраняемых «космическим» стражем. Курсаков буравил взглядом и приезжающих, и встречающих и, похоже, подозревал всех и каждого, не исключая самого Никандрова, в обоих преступлениях, а может, и в других, Глебу не известных. На Панова он тоже бросал косые взгляды, чередуя их с разглядыванием болезненной Юлии, по чему Глеб догадался, что в отличие от мнительного Духанского ни в убийстве Никиты, ни в похищении Дэна следователь своего оперсотрудника не подозревает. Зато по старой следовательской привычке все знать и всюду совать свой нос пытается выяснить, не перешли ли спасательные услуги Глеба в амурные отношения со спасенной им девой.