Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Парилка тут тоже была. Только без пара. Просто небольшая комнатушка с отдельной печечкой, в которой стояла такая жара, что впору гуся на ужин запекать. Отогревшись тут до состояния, чтобы пот струился по коже ручьями, мужики выскакивали в большой зал и плюхались в бассейн, остывая и смывая пот вместе с грязью. Потом отправлялись обратно греться — и снова в бассейн.
Мыла же здесь не предусматривалось вовсе.
И все же здешняя баня при всей своей урезанности дала князю то ощущение телесной чистоты и свежести, с которой выходишь из простой русской баньки. Сытный ужин и уютная постель в отдельной нише окончательно вернули ему силы, и уже новым днем, сменив походную одежду на алые юфтовые сапоги, шаровары из мягкой шерсти, кунью шапку, выставив напоказ свою дорогую, шитую золотом ферязь, князь отправился в город. Теперь он мог быть уверен в том, что его, по крайней мере, не примут за невольника. Сунув подорожную за пазуху, он бодрой походкой — все вниз и вниз, от горного города к дворцу в долине — сбежал к Бахчисараю, решительно направился к воротам и… И янычары, что несли стражу, молча скрестили перед ним копья.
— Доброго вам дня, служивые! — чуть отступив, поздоровался князь. — Я к крымскому хану из Москвы примчался, по важному делу.
Он попытался сделать шаг вперед — и копья скрестились снова.
— Вот проклятие… — Андрей достал подорожную, развернул: — Видите, вот печать царская, вот его подпись, собственной рукой начертанная. Поручение у меня к хану от русского государя. Пропустите!
Но копья снова оказались скрещены. Янычары вели себя спокойно и невозмутимо, как турникеты метро. Подступаешь — перекрывают вход. Отступаешь — открывают. И никакие уговоры, никакие объяснения на них не действовали. Они оставались глухи, сухи, спокойны. И даже смотрели, вроде бы, не на гостя, а куда-то ему за голову. И что самое неприятное — на шум никто из ханской челяди даже не высунулся. Не говоря уж о том, чтобы поинтересоваться, в чем дело.
Где-то через полчаса князь сдался и отступил. Прошелся вдоль стены. Взгляд его упал на мечеть — она почти целиком находилась внутри дворцового двора, а значит, наверняка имела выходы на ту сторону. Причем на улицу тоже выходила небольшая дверца.
В голове мелькнула шальная мысль… Мелькнула — и тут же пропала. Зверев очень вовремя вспомнил о судьбе повара с фряжского постоялого двора. Царская подорожная — это, конечно, хорошо. Но устраивать проверку толерантности исламских воинов с крайне туманным результатом ему как-то не хотелось.
Он отступил к краю набережной, облокотился на парапет, покачал головой:
— Да, царь-батюшка, задал ты мне задачку. С торговой-то подорожной да до самого Девлет-Гирея добраться. Тут без хорошего знакомства не обойтись… А где его взять приезжему иноземцу?
Ниже по реке, примотав за руки к коновязи, двое крымчаков старательно пороли плетьми голого невольника. Тот уже не вздрагивал — видать, обеспамятовал. Но татары не унимались. То ли в раж вошли, то ли норму отведенную отсчитывали. Андрей подумал, что где-то здесь, среди крымских степей точно так же могли пороть его отца, и резко отвернулся. В полон здешний попасть и врагу не пожелаешь. Весь полуостров костями русскими усыпан.
«Пленники! — щелкнуло у него в голове. — Василий Грязный тут где-то в почетных пленниках. Не на цепи же он сидит, если его халатами и отрезами награждают? А коли не на цепи, должен службы церковные посещать. А если так…»
Он оттолкнулся от парапета и быстрым шагом пошел от дворца прочь.
Внутреннее убранство собора произвело на Андрея такое же сильное впечатление, как и само его существование в толще горы. Размерами храм ненамного превосходил обычную деревенскую церквушку — но все стены его, от пола до купола, были покрыты мелкой росписью, изображающей и деяния апостолов, и картины апокалипсиса, и страдания Христа. Иконостас был невысокий, скромный — но скромность эту ограничивала, скорее, высота потолка, не позволявшая поднять ряды образов выше двух ярусов. Сердце защемило от знакомого аромата восковых свечей, ладана, от голосов и интонаций. Словно на родную русскую землю ступил, из татарского кошмара вырвавшись. Даже батюшка ничем не отличался от того, что принимал у князя исповедь в непостижимо далекой Туле.
— Доброго тебе дня, святой отец, — подошел к нему Андрей, дождавшись, пока попик дослушает и благословит очередную прихожанку.
— Слушаю тебя, сын мой, — с готовностью сложил тот руки под нагрудным крестом.
— Нет, каяться мне пока не в чем, — мотнул головой Андрей. — Больше месяца только и делал, что ехал от рассвета до заката, грешить в снежной степи негде.
— Пять недель к причастию не подходил? — укоризненно ответил батюшка. — Грех. Так и от лона церкви святой отпасть можно. Постов не соблюдал, молитвы не творил. Хоть в пути сии грехи и простительны, да покаяться в них все равно надобно.
— Для меня самым страшным грехом станет, коли боярина Василия Грязного, к которому послан, найти не смогу, святой отец, — пропустил мимо ушей бессмысленные обвинения Андрей. — Мыслю, на службы он сюда приходит? На заутреню, на вечерню? Ну, так как появится, ты мне его укажи. Или ему про меня обмолвись. Дескать, князь Сакульский его ищет. Письмо привез ему от государя. Живу я на постоялом дворе у какого-то Богдана. Дабы от молитв в храме не отвлекаться, может и ко мне прийти. Знаешь ведь Ваську Грязного? Как царского любимчика и не знать. Покажешь, хорошо?
— От исповеди отказываешься, сын мой? — укоризненно покачал головой священник и одернул фелонь.
— К исповеди я вместе с холопами подойду, святой отец. Ни к чему духовные заботы с делом государевым мешать. Где у вас тут кружка сборов на нужды храма? А, вижу, вижу. Со слугами аккурат к вечерне и подойду.
Теперь оставалось только ждать — и Андрей отправился на постоялый двор.
Вроде ничего и не делал, а полдня прошло. Две версты туда, две версты обратно, тут подождал, там подождал — вот уже и солнце в зените.
В подземной комнате оказалось тепло, несмотря на приоткрытые окна. Холопы перекладывали вещи из дорожных сумок — чтобы не слежались, не запрели в тепле, не подгнили. Влажные — сушили, испачканные — откладывали в стирку. Жаровни потрескивали, угли на них раскалились, испуская язычки синего пламени. В двух бадейках был приготовлен запас топлива минимум дня на два.
Чтобы не мешать слугам, Зверев решил прогуляться, осмотреться. Поднялся наверх, вошел в арку города, не спеша двинулся по улицам, разглядывая дома. Большинство были сугубо утилитарны: стены, окна, двускатные крыши. Видимо, выдалбливая пещеры, строители тут же использовали добытый материал наверху, не очень задумываясь о красоте и удобстве. Исходили из простейшего принципа: «не пропадать же добру». Однако среди серых однообразных коробок то и дело встречались приземистые строения с фасадами из самого настоящего мрамора, с колоннами, изящными портиками, со звериными орнаментами — хотя ислам, как помнилось Звереву, изображение живых существ запрещал. Некоторые из таких зданий находились за заборами, показывая лишь крыши и верхнюю часть; некоторые выходили прямо к проезду, сверкая непривычными для востока большими слюдяными окнами и тщательностью отделки. Камень, отполированный до зеркального блеска, сиял под зимним солнцем, уподобляя строения ледовым дворцам.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
