Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
Конверс спрятал чек в карман.
— Ну-ка, Джонни, — сказала Франсес, — дай заголовочек.
Элмер мягко хлопнул в ладоши:
— Что-нибудь о взбесившемся животном, на пятьсот слов.
Конверс замотал головой.
— Да ради бога. — Он принялся расхаживать между столом и окном. — Птицы…
— Смотри и учись, — сказал Элмер Франсес. Положил руку на плечо Конверса, как тренер. — Так, «Птицы…», а дальше?
Подошел Дуглас Долтен с исправленным «Безумным отшельником». Франсес нетерпеливо просмотрела очерк. Элмер продолжал держать руку на плече Конверса.
— Продолжай, Дуглас, — вздохнув, сказала Франсес. — С огоньком.
— Ладно, — сказал Дуглас Долтен и снова сел за машинку.
— «Птицы…», а дальше что? — мягко спросил Элмер.
— Ничего!
Элмер убрал руку с плеча Конверса.
— «Птицы гибнут от голода»! — предложил он.
Конверс сел на краешек стола.
— Так, голодные птицы, — сказал он. Усталый и злой, повернулся к Элмеру. — Пожалуйста: «Голодные птицы растерзали парашютиста!»
Франсес изумленно уставилась на него.
— Я схожу с ума, — сказал Конверс.
Элмер уже записывал заголовок на уголке макета.
— Отлично. Мне нравится. Только ты можешь придумать такое. Ну-ка, еще одну конфетку. Давай о насильнике.
— Хватит на сегодня, Элмер.
— Насильника, — настаивал Элмер. — Пожалуйста!
— «Насильник…», — тупо пробормотал Конверс.
— «Насильник подыхает с голоду».
— «Насильник-лизун подыхает с голоду!»
— Ну и где тут огонек? — нахмурилась Франсес.
— «Аквалангист-насильник»?
— У нас уже есть парашютист, — покачал головой Элмер. Помолчал с сосредоточенным видом. — «Парашютист-насильник»?
— «Парашютист-насильник проткнул домохозяйку!» — предложил Конверс.
— Господи! — пожала плечами Франсес. — Почти получилось, да.
— Хватит, — объявил Элмер. — Он чуть жив. И голова у него сейчас другим забита.
Дуглас Долтен сунулся с переписанным в очередной раз «Безумным отшельником», и Франсес, едва взглянув на листы, сказала:
— Сплошная грязь.
Когда Элмер и Франсес уехали домой в Атертон, Конверс подсел к Дугласу, и они распили бутылку бурбона, которую тот держал в нижнем ящике. Этим вечером была очередь Дугласа нести готовый макет еженедельника на стоянку междугородных автобусов «Грейхаунд», откуда тот доставят в Сан-Рафаэль печатнику, не состоящему в профсоюзе. Дуглас закончил с выходками своего безумного отшельника, и сейчас ему нужно было набраться сил, чтобы одолеть дорогу по Мишшн-стрит до стоянки и дальше, к себе в отель на Саттер.
У Дугласа было из чего пить, в том же ящике стола он держал и пластиковые стаканчики. Конверс составил вместе четыре стула и бросил на них старый спальный мешок, который Элмер держал в том же шкафу, что и нелегальный телефон.
— Мне достаточно знать, — продолжал говорить Дуглас, — что у тебя неприятности. Этого для меня достаточно.
Конверс еще раз поблагодарил его.
— Как давно у меня не было возможности помочь другу. Господи, ну и вид у тебя! Я тебе не даю спать?
— Я бы выпил еще, — сказал Конверс.
Дуглас со счастливым видом кивнул:
— Помогать другу всегда было важно для нас. Когда я говорю «нас», я имею в виду свою компанию. Старую мою банду.
Он налил стаканчик до краев и выпил одним глотком, уже третий. От выпивки он, похоже, бледнел еще больше.
— Кто они, эти твои друзья?
— Их уже нет. Умерли. Разъехались. Исправились. Все, кроме твоего покорного слуги — последнего из грязного старого племени. Элмера я не считаю. Элмер — гигант, но он не умеет пить.
Конверс позволил Дугласу налить себе еще.
Дуглас продекламировал:
Когда, саки, для благостных услуг
Ты, словно месяц, вступишь в звездный круг
Гостей веселых — в память обо мне
Переверни пустую чашу, друг![45]
— Знаешь, кто это написал?
— Да, — ответил Конверс.
— Это тебе не Лоуренс Ферлингетти[46].— Дуглас осушил стаканчик и тут же неуверенной рукой налил себе снова.
Конверс лег на спину на составленных стульях.
— Расскажи, как там было, — неожиданно попросил Дуглас. — Как там было?
— Во Вьетнаме?
Дуглас с серьезным видом кивнул.
Конверс принял сидячую позу.
— По-настоящему, тебе надо бы спросить кого-нибудь из пехтуры. Для меня это была так, прогулка. Жил в основном в гостиницах. Иногда выбирался на передовую. Не часто. Слишком там страшно. Однажды я до того перепугался, что заплакал.
— Это редкость?
— По-моему, — ответил Конверс, — большая редкость. Думаю, естественно плакать от боли. Но плакать заранее — это не круто.
— Но ты все-таки бывал на передовой, — сказал Дуглас. — Это главное.
Конверс не видел в том никакой заслуги, но все равно кивнул. Дуглас снова налил себе. Смотреть, как он пьет, не доставляло большого удовольствия.
— Я тоже бывал на передовой, — заявил Дуглас. — Я был таким же, как ты. Только моложе. Тебе сколько, двадцать пять?
— Тридцать пять.
— Ага, — сказал Дуглас. — Ну а мне было двадцать. Отец пытался отговорить меня, но я не желал его слушать. Знаешь отель «Билтмор» в Нью-Йорке?
— Да вроде бы.
— Должен знать. Он в квартале от Рузвельт-авеню. Неужели не назначал свидания под часами на «Билтморе»?
— Не приходилось.
— Так вот, отец нашел меня в «Билтморе», в «Мужском баре». Это было первый раз, когда мы с ним выпивали вместе. И насколько помню, последний. Он мне сказал: «Ты сдохнешь в окопах за коммунизм, и поделом тебе будет». Знаешь, что я ему ответил? Я сказал: «Отец, если мне судьба умереть в окопах, чтобы занять свое скромное место в истории, тогда я самый счастливый из здесь присутствующих».
Глядя, как Дуглас морщится, словно ему прихватило живот, Конверс заключил, что Дуглас просто беззвучно смеется.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
